style="font-size:15px;"> И дрогнул голосок, завсхлипывал, заплакал.
– Мама…
– Тсс… – Крис даже палец приложил к губам. – Я твоя служба доверия, Криспер Хайне. Рассказывай. Сколько тебе лет?
– Шесть…
В деревнях с мужиками туго. Разбирать нужно прямо со школьного выпускного. Повеселились, каблучками отстучали свои бойкие семнадцать – и в ночь, в ночь, звездную, деревенскую, под огромное небо, по стогам, по кустам! Шепчи на ушко торопливое «люблю». Распускай косы, белыми ногами обхватывай еще мальчишескую спину! А то как упустишь – сколько потом ждать-то будешь? Мамка ворчит, отец смотрит косо: засиделась девка. Гулянки отбегала, а замуж когда?
Чего ждать? А чего ждать, когда нос у тебя пуговкой, волосенки рыженькие, тоненькие, рот жабий, неулыбчивый, а глазки с дождевую капельку?
Чего ждать, когда под сшитым мамкой платьем с косыми полосатыми бантиками плоская грудь да цыплячьи ребра?
Домой Татьяна вернулась сразу после танцев, рухнула на свою перину под картонными образками и зарыдала-забилась.
Так и пошло у нее. Днем ведра, огород, куры, козы, кролики, ночью – слезы. Подурнела еще больше. Выгорела под солнцем. Волосы – мочало, кожа пятнами. Носишко красный. Раз год, два год, пяток лет. Татьяна стоит у прилавка. За ней пышный теплый хлеб на деревянных полках, красные пачки «Примы» да беленькая.
Напарница в синем кружевном фартуке всегда на виду – разложит грудь на прилавке, глаза подведет, на голове Париж кудряшками – и хохочет, позвякивая золотыми серьгами. Муж есть, да только мало ей.
Татьяна тускло улыбается и неловкими руками отсыпает сероватый рис и громкую гречку в подставленные пакеты. У нее ни мужа, ни надежды. Ползет вечером по улочкам, качая переполненными сумками. Папке пряники – он любит, мамке – коржики и ряженку…
Утром завяжет хвостик беспощадной аптечной резинкой, на огород сбегает за огурчиками, в курятник за яйцами. Жует завтрак, глядя в окошко. И в магазин.
А годы… И раз, и два, и пяток…
Напарница развелась и заново замуж выскочила дважды. У Аньки Хвостихи третий родился – опять мальчик! У Ольги Докторши муж ушел к городской Эльке, одурманенный дорогими духами. Ольга Докторша пригнала мужика обратно, хворостиной через всю деревню. Живут душа в душу.
Дашка с сыроварни сделала аборт. Мебель покупают, гараж строят… не до дитенка.
Татьяна вечером отсыпает в сумки – отцу прянички, мамке коржики…
– Замуж бы тебя, – вздыхает мать, – да только где такого найдешь…
Татьяна смотрит в зеркало. Где найдешь-то, уродина?
А ведь нашелся. Нашелся, своими ножками в магазин притопал. Под пропотевшей тельняшкой в рыжих волосах грудь, на пальцах синее и неразборчивое.
– Поллитру, – сказал хрипло и поднял глаза.
Татьяна зарделась. Так на нее мужики еще не смотрели. Жадно, с обхватом, раздевая.
– Это ж Гришки брат, – вечером сказала мать. – Ты в десятом училась, а его посадили. Пил сильно, набуянил, подрался,
