это традиция, которая закрепилась столькими годами. И никому не приносила вреда.
– Но вы ведь понимаете, чем это грозит?! – несчастный министр, готов был рухнуть на колени.
– Да прекрати ты дергать бороду, меня это отвлекает! – начал сердится фаршад. Вся эта паника его раздражала и от мельтешения министра начинала болеть голова.
Эштшэнджи оставил бороду и тут же вцепился в жалкие пучки волос на затылке. Глядя на него в эту минуту, любой бы преисполнился уважения к рвению и чувству долга этого доброго человека, а вместе с тем и понял бы, почему министр лыс, как мыльный пузырь.
– О, горе! Мир, которого мы ждали годами… – не унимался он.
– Хватит паниковать. Скажи лучше, чего ты хочешь от меня?
– Поговорите с Вашими детьми! Запретите им это безобразие, в конце концов!
– Я знаю своих детей, Эштшенджи. Если им что взбрело в голову, они могут ослушаться и меня.
– Но Вы же повелитель Френхайнша!
– Довольно, – громовым голосом рявкнул фаршад, стукнув кулаком по столу с такой силой, что свитки полетели вниз, а по залу прокатилось громкое эхо. Министр тут же затих и перестал рвать на себе волосы. По тяжёлому взгляду повелителя Эштшенджи понял, что перешёл черту и заговорил покорно и смиренно:
– Фаршад-аджар знает, что я пекусь лишь о благе и процветании Империи Четырехсот Островов. Да не прогневается он на меня за излишнее рвение в делах государственных…
Другой бы на его месте повалился наземь и не смел слова молвить, пока фаршад не велит, но первый министр, прекрасно изучив за долгие годы характер Узтакуштами, знал, что преданность государственным интересам он ставил превыше всего, даже выше этикета. И действительно, фаршад сменил гнев на милость и, после минутного молчания, произнес:
– Я поговорю с детьми. Тебе же, Эштшэнджи, поручаю придумать 10 способов избежать скандала в том случае, если они ослушаются меня. Даю тебе на это неделю.
Министр в очередной раз покорно поклонился и удалился, оставив календарь напоминанием лежать перед глазами фаршада.
Молодой лучик солнца, так настойчиво пробивавшийся сквозь опущенные занавески тронного зала, скользнул чуть выше и радостно впорхнул в открытое окно, сопровождаемый свежим, немного морозным воздухом. Теплое солнце и холодный ветер, казалось, спорили между собой, как всегда спорят на границе зимы и весны.
В комнате, напротив большого зеркала, висящего на стене и вправленного в раму золотых цветов, сидел юноша четырнадцати лет. Красиво украшенным гребнем из драконьей кости, он расчесывал свои длинные золотые волосы, по которым, сверкая, скользил солнечный луч. Каждая прядь послушно завивалась в идеальный локон под его гребнем. Закончив это ответственное дело, юноша повернулся лицом к окну и глянул на прозрачно-голубое небо. Игривый солнечный лучик скользнул по матовой белой коже; сквозь тень от густых
