стриженную наголо голову и возвышающуюся над ней конскую морду. Я говорю конскую, хотя кто это был – конь или кобыла, я, разумеется, не имел ни малейшего понятия, да это и неважно. Конная милиция гнала перед собой перепуганных пацанов, запомнил я эту картину: равнодушная морда коня, злое лицо милиционера и ватага парней, летевших прямо на меня по весело искрившемуся снегу московского Царицынского парка. Этот синеглазый потерял шапку, вот я и вспомнил искаженную страхом физиономию, как только мысленно убрал волосы с его башки. Меня сзади чуть не сшибла милицейская легковушка – я еле успел отскочить в сугроб. Милиционеры горохом высыпались из машины и навалились на пацанов. Их (пацанов) было четверо, я оказался пятым. На меня тоже надели наручники и затолкали в подоспевший «Воронок». Не били. Я почему это подчеркиваю – наслышан был и начитан, что бьют в милиции. Но – нет. Когда заваливали в снег, может, кому и врезали, не знаю. Но в машине не трогали никого. На мои попытки объяснить, что я случайно оказался в этой компании, немолодой лейтенант отвечал скупо: «Разберемся». В отделении действительно быстро разобрались, меня даже не стали записывать. Сказали: «Сними шапку». Я снял, поправил волосы. У меня длинные волосы, я всегда их машинально поправляю, когда стаскиваю шапку с головы.
– Ты что, вообще не скинхед? – спросил лейтенант.
– Что? – не понял я.
Остальные задержанные были все бритоголовыми.
В общем, у меня проверили паспорт и отпустили по-добру-поздорову.
Лейтенант вышел вслед за мной на улицу, достал сигарету, стал охлопывать себя по карманам, ища зажигалку.
– А что они натворили-то, товарищ лейтенант? спросил я.
– Ничего, – сказал лейтенант. – Вас отпустили, так идите.
Он перешел на «вы», как с уже не задержанным.
Я достал зажигалку, щелкнул, поднес к лейтенантской сигарете. Лейтенант затянулся и вдруг сообщил:
– Замочили, суки, кавказца с ребенком.
– Как? Где? – потрясенно спросил я.
– На горке. На лыжах там… – Он устало махнул рукой. – А вы ступайте, ступайте, в свидетели вы все равно не годитесь: вы же не видели…
Вот что я вспомнил.
– Так этот что – один из убийц? – спросил Валерий.
– Похоже, он, – не совсем уверенно отозвался я.
– И на свободе…
– Их судили потом, – сказал я. – В газетах было и по телевизору. Кавказец-то был не лотошник никакой, не палаточник – преподаватель математики, между прочим. В вузе каком-то. И мальчик, его сынишка, его тоже забили насмерть сапогами. – Я подумал, как бы лучше сформулировать и добавил: – Одним словом, вся демократическая пресса возмущалась, и в том числе радиостанция «Эхо Москвы» (я ее слушаю), когда их всех освободили: кого за отсутствием состава, кого по малолетству, кому – условно. Я, между прочим, тоже переживал, поскольку меня это дело случайно коснулось.
– Как – условно? – не поверил Валерий.
– А так. Вроде они оборонялись и только превысили меру, что-то такое… А лейтенанта этого, что меня арестовывал и отпускал, я встретил
