но подсунула подопечному нечто буро-зеленое в высоком стеклянном стакане:
– Пей.
– Что это? – Алексей поднял на нее растерянные глаза. Можно понять парня: выглядело и пахло бурое месиво, мягко говоря, неаппетитно. А почти желеобразная консистенция создавала впечатление, что в глубине стакана что-то шевелится…
– Потом объясню. Пей. Можно только половину. Быстро.
Пожав плечами, юноша потянулся к зелью и одним махом глотнул половину.
Его передернуло:
– Ну и гадость!
– Иди в ванную, – посоветовала с усмешкой Лина. – Встать можешь?
– Могу, но… зачем?
– Сейчас поймешь.
Алексей поднял брови… и тут его скрутило. Зеленые глаза почти испуганно расширились, и, судорожно вдохнув, Алекс бросился в ванную комнату.
Спустя мгновение до слуха донеслись характерные звуки: юношу выворачивало наизнанку. Черт, доза-то… Ослабленный организм, чем она думала, впихивая ему полную дозу? Как бы раны не вскрылись… Нет, регенератор уже должен был подействовать.
Не дождавшись подопечного, девушка заглянула в ванную сама:
– Ты как?
– Уйди! – простонал юноша, повисший на раковине. – О-ох…
Лина дождалась, пока новый спазм стихнет и Алексей дрожащими руками сполоснет лицо.
– Подожди. – Она протянула остаток зелья. – Допивай.
– Что?!
На миг заглянув в измученные зеленые глаза, Лина действительно ощутила себя… садисткой. Но голос ее остался ровным (мама бы порадовалась):
– Пей.
Алексей помотал головой, кажется, не в силах подобрать для нее подходящих слов. Лицо уже не просто бледное, а какое-то зеленоватое. Плохо.
– Будет хуже, – предупредила девушка.
– Плевать!
– Ты что, любишь боль? Хочешь проваляться неделю, воя в подушку?
Юноша сглотнул комок в горле, но в голосе по-прежнему звучал вызов:
– А говорила – пытки не твоя специальность.
– Лечение – тоже не моя. Но яд, что был на звездах, из организма надо вывести, иначе если не неделя, то ближайшие три дня медом не покажутся.
Алексей как-то беззащитно посмотрел сначала на стакан, потом на нее:
– Это что, антидот?
– Ага.
Ну и глаза! У Лины дрогнуло сердце. Предостережение Беатрисы непрошено всплыло в памяти, и, злясь на себя, она сделала голос жестким, как чешуя василиска:
– Ты будешь пить или нет?
Молодой светлый вздохнул – прерывисто, как ребенок после долгих слез, и, взяв из ее пальцев стакан, попросил:
– Может, выйдешь?
Лина задумчиво доплетала косу на ночь. Больше всего ей сейчас хотелось лечь, уткнуться в подушку и разреветься. Теперь она совсем одна, больше никого не осталось. Сначала мама, теперь Триш. Лина старательно гипнотизировала взглядом стену, еле сдерживая слезы.
