ее заставили держать рот открытым – что-то там обрабатывали, и запахло чем-то резким, то ли эфиром, то ли спиртом, может, нашатырем. Внезапно она вздрогнула – рядом, на краю постели, вырисовывался темный силуэт, и его жилистые и, как оказалось, очень сильные пальцы держали ее за челюсть, очень больно, а к носу прижимали мокрую тряпку, пропитанную непонятным едким раствором. Рука давила на нос, на зубы так сильно, будто хотела их раздавить.
– Давай уже, просыпайся.
Девушка открыла глаза.
– Ну вот и хорошо. Не зли меня, а то плохо будет.
– Зачем я вам? – Рот еле открывался. Подступил острый приступ голода и жажды.
– Просто мне очень захотелось, и вот ты здесь. Такой сюрприз. – Снова раздался смех, тихий и удовлетворенный, за ним молчание, а потом надтреснутый голос, сопровождавшийся вонючим дыханием, доверительно и по-деловому сообщил: – Хочу отомстить кое-кому. А для этого ты должна сполна насладиться страданиями.
Часть мозга еще сопротивлялась, не хотела верить в то, что услышанное – правда.
– Дайте мне воды, пожалуйста, – только и смогла произнести девушка.
Начало войны. Морг
Москва. 1941 год
Накануне Рождества (его справляли тихо, без гостей, и Зою просили не болтать подружкам во дворе, от этого запрещенный праздник приобретал для нее еще большую таинственность) под огромной елью в гостиной появилась большая коробка, перевязанная пестрыми лентами. Зоя не могла найти себе места и каждые пять минут бегала в гостиную смотреть на часы.
В центре стола уже красовались утка и большой яблочный пирог. От яркого света радужно вспыхивал хрусталь, переливался тончайший фарфор, и накрахмаленные салфетки, охваченные серебряными кольцами, торчали, как маленькие айсберги на снегу кипенно-белой скатерти, в высоких подсвечниках горели и оплывали свечи. Елка сияла десятками разноцветных огоньков. Полина, нарядная, в платье с кружевным воротничком и манжетами, наводила последний лоск.
– Ну, дорогие мои, милости прошу к нашей лесной красавице. Что там прячется у нее под ветками?
От няни все в подарок получили вязаные теплые носки, Полине от Владимира Михайловича досталась теплая шаль, а Зоя нарисовала новогодние картинки. На картинке для папы неумелой детской рукой были изображены две одинаковые куклы, сидящие под елкой. Под одной было написано «Надя», под второй, отличие которой от Нади состояло в том, что на плечах у нее была надета шаль, стояла подпись «Мама».
Пока все восторгались и обменивались благодарностями, девочка наконец-то развернула ленты, бумаги, распаковала коробку, и там, в ворохе деревянной стружки, обнаружила то, чего никогда не ожидала, да так и сидела, изумленная увиденным. Это была самая настоящая Снежная королева. Больше всего Зоя любила сказки Андерсена. О диких лебедях, русалочке она могла слушать бессчетное количество раз. Особенно она
