за него? – прямо спросил Овсов.
– Не жалко. Любую половину возьму.
– Какую половину? – удивился Василий Ильич.
– Пятьдесят рублей.
– Да ты спятил, Мартын. С других двадцать пять, а с меня пятьдесят.
– Так я ж тебе дам другого коня; у меня их два, пойдем покажу. – И Мартын потащил Овсова в кусты, росшие за домом. Там паслись две лошади: гладкая кобыла рыжей масти и гнедой мерин, до того тощий, что, казалось, стоит ему надуться, и ребра прорвут кожу. Мерин поднял голову и попытался заржать, но горло его издало только хриплое бульканье.
– Выбирай, – и цыган громко чмокнул. – Вот этот конь – половина, – показал он на кобылицу, – а этот – двадцать пять.
– И этот твой? – усмехнулся Василий Ильич, разглядывая мерина.
– Мой! Подарили. Сказали – бери, Мартын, коня, только шкуру принеси, как подохнет. А зачем подыхать такому коню? Ты посмотри на глаза, – Мартын повернул мерину голову и показал мутные, печальные лошадиные глаза. – А зубы, зубы смотри, – хвастался цыган. – Глянь, глянь на копыта. Таких копыт наищешься, – и Мартын показал копыта.
Пахать на цыганской лошади Василию Ильичу уже не хотелось.
– Ну, какую тебе? – спросил Мартын.
Овсов решил отказаться.
– Вот какой ты непонятливый! – взмахнул руками цыган. – Ну, бери кобылицу.
– Ладно, давай, – согласился Овсов, тяжело вздыхая.
– Эй, оброть! – закричал Мартын.
Прибежал цыганенок с уздой. Мартын поймал кобылицу и подвел ее к Овсову:
– Гроши.
Василий Ильич подал ему деньги. Цыган помял бумажку.
– Добавь.
Овсов пожал плечами: нет, дескать. Мартын прищурился, показывая на левый карман пиджака. Василий Ильич плюнул и в сердцах сунул цыгану пятерку.
В тот же день Василий Ильич вспахал и заборонил полоску, а на следующий – посадил картофель. Теперь Овсов все время проводил на огороде.
– Ты подумай, Маша, – убеждал он жену, – все будет свое: огурцы, капуста, лук, морковь, на будущий год землянику разведем.
– Да не чуди ты, – отмахивалась Марья Антоновна. – Неужели ты думаешь, я здесь до осени буду сидеть и дожидаться твоей капусты?
– А куда же ты денешься?
– Уеду в город.
– Кому ты там нужна? Дочке? Она еще, наверное, не может от радости опомниться, что тебя нет. Будешь, голубушка, здесь жить и в колхозе работать.
– А может быть, я свинаркой знаменитой стану? – ехидно спрашивала Марья Антоновна.
– Со временем, может быть.
– Ох, не смеши, отстань.
Василий Ильич надеялся, что со временем жена привыкнет. Он шел в огород один. Полол гряды, поливал их, пикировал рассаду, то есть занимался тем делом, каким обычно пренебрегают в деревне мужчины. Иногда и Марья Антоновна появлялась в огороде.
– Физкультурой, что ли, позаниматься? – говорила
