был поблизости, ломанулись в них – одноглазый царь, воины-язычники, черная зимняя степь, скупо припорошенная соленым, как кровь, снегом, грозный столб, в пугающих, хищных отблесках огня больше напоминающий ракету, чем непонятное божество.
Нацепив на жертву ритуальные одежды, умастив ее голову маслом, пахнущим полынью, жрецы увлекли Дьяченко к огню. Громадной рваной стеной костер встал вокруг мира, осью которого был златоглавый идол Хорса. Ощутив близкий жар бушующего, вздымающегося до ночных небес пламени, Дьяченко вдруг заупрямился, напрягся всеми мышцами, принялся неистово сопротивляться, упираться телом и душой. «Получай, сволочь!» – со смаком заехал головой в скулу одному, локтем – в пах другому, перекинул через себя третьего. Аж веселей стало!.. Но уже в следующую секунду получил в ответ мощнейшую затрещину по затылку. Немедленно обмяк, утратил волю к сопротивлению, сдался, беззвучно зарыдал…
Пленника волокли по снегу, оставляя на нем испачканную кровью борозду. В помутневшем от боли взоре плясали отблески жертвенного костра. Сейчас Вальку бросят в самое жирное пламя, вспыхнут волосы и одежда, сумасшедшая боль раскаленным обручем стиснет голову и сердце, глаза лопнут, как мыльные пузыри… Сейчас…
Внезапно в сплошной кроваво-оранжевой стихии возник черный проем, словно кто-то разорвал огненное кольцо, проложив в нем спасительный путь наружу. Дьяченко глядел на него отмороженным, бесчувственным взглядом – так не чувствует долгожданного тепла смертельно окоченевшее тело. Над разбитой в кровь головой гасли холодные искры, угасал рассудок, а спасение, казалось, вот оно – его нужно было лишь захотеть… Но спустя еще несколько мгновений-шагов стало ясно: черное пятно, как из-под земли возникшее на кроваво-красном фоне, вовсе не проход за пределы ритуального огня, а одна из стен небольшого, приземистого сооружения. То, что таки разглядел, совладав с болью и равнодушием, Валька, походило на шатер царя воков, разве что имело более непритязательный, убогий вид.
Два жреца, опередив остальных, продолжавших тащить обреченного пленника, кинулись к строению, о назначении которого можно было только гадать. Жрецы принялись споро скидывать черные шкуры и меха, которыми было плотно накрыто строение. Шкуры, несмотря на кажущуюся легкость, с шумом падали под ноги, поднимая брызги красноватого в отблесках огня снега. Наконец обнажился скелет хижины или шалаша – желто-серый, сплетенный из ветвей некогда живого дерева или костей безымянных зверей.
Зверь стоял в клетке. Испуганным взором Дьяченко встретил настороженный, выжидательный взгляд зверя – и ноги у человека подкосились. В клетке его ждал единорог. Пытаясь достать незнакомца, он просунул на волю рог, густо усеянный темно-красными, точно наполовину свернувшаяся кровь, каплями. Фыркнув, забил копытом мерзлую землю, поднимая фонтанчики грязного снега. В глазах единорога крепла ненависть к незнакомому человеку. А тот не на шутку струхнул,
