– держал кубок, очевидно, с вином. Он склонил бородатую морду к прекрасной женской головке в губительном поцелуе. Девушка же одной своей рукой обнимала за шею ушастое страшилище, в другой – тоже держала кубок. Голова ее, подставленная смертельному поцелую, была откинута назад, отчего длинные, волнистые волосы спускались почти до самой, в цветах, лужайки, где происходил танцевальный шабаш.
Было ясно – мне открылся тайник. Я потрогал эту серебряное донце, постучал по нему, услышав металлический ответный отзвук, но нигде не обнаружил ручки, или иной зацепки, чтобы вскрыть эту драгоценную заслонку. Но тут я обратил внимание на корнеобразный, непропорционально большой, пенис черта, он был золотым, и имел резкие очертания, отличные от общих мягких переходов остальных серебряных рельефов. Я нажал на него пальцем, ощутив от этого прикосновения некую склизкую мерзость, и он упруго, пружиня, вошел в тело черта, после чего серебряное донце совершенно бесшумно слегка подалось вперед, обнажив за ним ободок. Я ухватился за него и вытянул круглую серебряную шкатулку, в которой донце, с танцующей парой, оказывается, играло роль крышки.
Предвкушая увидеть внутри шкатулки нечто очень занимательное, я уселся за стол, обстоятельно расположившись на стуле, подлил в стакан ром, отхлебнул глоток, вяжущего горло, крепкого пойла, которое сразу прибавило мне настроения и уверенности в собственной безнаказанности, и внимательно осмотрел шкатулку.
После недолгих разбирательств я понял, что открывается она несложно – крышка попросту навинчена на корпус шкатулки. Но, прежде чем открыть ее я оглянулся на входную дверь. Встал, проверил. Так и есть – открыта. Запер дверь на ключ, показал язык противоположенной стене и тогда уже окончательно приступил к делу.
Шкатулка открылась, неожиданно, легко, без фокусов, показав свое бесценное нутро. Я обомлел от явленного мне НАСТОЯЩЕГО богатства, которое я осторожно вывалил на стол. Такое я видел только на картинках, фотографиях и в кино. В наших ювелирных советских магазинах этих раритетных цацек не встретишь, в оружейных палатах и иных подобных заведениях я не был, так что воочию, представшие передо мной драгоценные побрякушки, мне сравнить было не с чем.
Первым, моим глазам предстал великолепный сотуар, с бриллиантами старой огранки – «роза», филигранной, ручной работы из золота пятьдесят шестой пробы. Эта проба ставилась на золотые изделия еще в царское время. Самый большой из камней тянул карат на шесть или семь, остальные девять – были примерно по карату каждый. Правда, в то время, я ничего не понимал ни в каратах, ни в пробах, ни в огранках и ни в самих брильянтах. И оценку изделиям я произвожу по памяти на основе тех знаний, которые получил позже – со временем.
Следующими в моих руках оказались старинные карманные часы, предположительно девятнадцатого века, с выгравированной надписью на задней крышке: «Borel Fils & Cie» и небольшим брильянтом по ее центру, примерно, в четверть карата. Корпус
