Всё будет хорошо. – Он легонько похлопал старика по сухонькому мёртвому кулачку. – Ничего…
Старик открыл глаза и как-то странно посмотрел на него. Губы тронула язвительная улыбка.
– Искушаешь. – Он невесело рассмеялся. – Годов десять тому, кода… – У старика перехватило горло. – Кода ща была… Бет была… – Он замолчал, моргнул глазами, кашлянул. – Можече, я и обрясця… А им, – старик кивнул на женщину, – Земля не занужна…
Хлопнула дверь. Пригнувшись, в хижину вошёл сумасшедший и, немного потоптавшись у порога, присел на ящик в другом углу.
– Что с ним? – полушёпотом, пригнувшись к старику, спросил Родион и указал глазами на вошедшего. – Это после катастрофы?
– Катастрофы? – старик уставился на него, не понимая. Затем захихикал. – Вы мляете, мы терплячи кораблекруша? – спросил он. Его явно веселила эта мысль. – Конче, не без того… Та мы поселянцы, просто поселянцы, вы разумеете? Мы утяпали с Элизабет с ваштой клятой Земли тому, чо были накорма ею по заглотку! Во та как. А ца мои… – он поперхнулся и глухо поправился: – нашты с Бет дети…
Родион смотрел на него во все глаза.
– И не блямайте на мя так! Не занужна нам вашта Земля, не занужна!
Стало тихо. Женщина перестала клацать клавишами и молча ждала. Наконец окошко синтезатора открылось и извергло на поднос ком белой творожистой массы.
– Постороньте, – вдруг сказал старик, обильно источая слюну. На Родиона он не смотрел. Шея у него вытянулась, голова судорожно задёргалась из стороны в сторону – он старался рассмотреть, что делается за спиной Родиона. – Отталите отседа. Час мя будут накорма…
Женщина встала с колен, взяла поднос и направилась в угол. Медленно, коряво, на полусогнутых ногах, ставя их коленками в середину, под огромный обвисший живот. Родион вздрогнул, как от наваждения. Женщина несла своё непомерно большое, колыхающееся в такт шагам, бремя, но оно, по всему её виду, не было ей в тягость. Её организм был только чуть воспалён, как и у всякой беременной женщины.
Родион не успел увернуться, она натолкнулась на него, остановилась, подумала и, хотя Родион сразу же отскочил в сторону, прихватив с собой ящик, на котором сидел, обошла это место и приблизилась к старику. Держа поднос на одной руке, она небрежно, ширяя ложкой в рот старика, стала его кормить.
– Невкусна, – закапризничал старик. – Сегодня она как пришарклая… – Он поперхнулся и пролаял: – Ты можешь понеторопе?!
Женщина не обращала на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и он поневоле слизывал и глотал.
– Кода ты уже родишь? – хныкал он, давясь синтетпищей. – Why, you are fourteen months gane with child…[5] И то, эт како я пометил. Можече родишь – помлее будешь…
Она, наконец, сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку, повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу, ожил, встал с ящика и двинулся за ней.
– Обожди… – прошамкал старик набитым ртом. – Я ща хоча. Дай ща!
Ведь ты на четырнадцатом месяце… (
