остановк…ми. Двери закр…в…ютс…, сл…дующ… платф…рм… «С…рп и молот»!.. – не приходя в сознание, бесцветным уставшим голосом прошипел скороговорку машинист – дежурный ангел железных дорог. Метеорической перистальтикой зашипел пневмопривод дверей.
– прочёл я на дверях справа. Отвернулся. Не тут-то было.
– симметрично красовалось слева.
– Ещё варианты знаешь? – оживился было Джинни.
– Не прислонять! – рявкнул я, решительно пресекая продолжение беседы.
* * *
«Ожидание длилось, а проводы были недолги»4. Выглядела уставшей. Даже не так. Не уставшей – поникшей.
– Сессия тяжелая.
Слёзы едва заметны. Но припухлость вкруг глаз не спрятать.
– Ты чего? Плакала?
– Нет. Простыла. Наверное… – и секунду спустя: – А если да – тогда что?!
Джинни, что мне ответить?! Молчишь? Подлец.
– Ну… ты… я… я вернусь…
Господи, какой же идиот! Когда дыхания наши сбиваются, а под моими пылающими потрескавшимися губами с грохотом пульсирует её сонная артерия, – как мне быть умным?! Как?
– Дракула! – без жалости всадил иголку под ноготь Джинн.
– Я тебе… вот… – и протянула мешочек.
– Что там?
– Приедешь, открой.
«К…сково, следу…щ… Н…вогиреево»! – от «дымка» во рту – траурная горечь. И глаза щиплет. Отчего-то.
* * *
Лёшка куковал на платформе один. Рюкзак, чемоданчик и футляр. В футляре – я знал – заслуженный «гибсон», присланный тётей из венгерского Дьёря.
– Что, никого ещё?
– Как видишь. Мне пешком ближе всех. Дай петушка! – протянул руку. – Чего смурной?
– Да так. Пройдёт.
– Ну, раз пройдёт, значит, пройдёт.
Залез во внутренний карман потёртой облепленной нашивками и значками стройотрядовской куртки, протянул початую плоскую флягу дагестанского «три звёздочки»:
– Будешь?
– Буду.
Лёшка больше, чем друг. Он брат. Точнее, я бы хотел, чтобы он был братом. Чтобы меня родили не там, где родили, а вместе с ним, в его семье. И был бы я ему тогда младшим братом. Лёшка старше на два года, хоть и учимся в одной группе. У него мама, бабушка, жена-однокурсница на сносях и собака – все друг у друга на головах в малогабаритной двушке в Новогиреево с непрестанно грохочущими под окнами трамваями. У него и от него всегда надёжно и тепло. У меня – мать, отец и я в трёх комнатах в тихом – слышно, как муха пролетает, – подбрюшье за Белорусским вокзалом. У нас всегда скорбно и холодно.
– Давно сидишь?
– Минут десять.
– Чего довольный такой?
– Нежданный
Владимир Высоцкий, «Дорожный дневник».
