своих не выпускаюткогда невинных барышень ласкают
в сиих влагалищах клееночных лежат
конспекты ценные преступный самиздат
а у запасливых прекрасной водки
с закуской сладкой лука и селедки
зачеты и экзамены сданы
все чудно лишь бы не было войны
с какими-нибудь подлыми китайцами
а может не дай бог американцами
но ведают: и день и ночь в кремле
заботятся о мире на земле
«Нищий плачет на коленях, а живой, как птица Злость…»
Нищий плачет на коленях, а живой, как птица Злость,
молча к плугу ладит лемех, нержавеющую ось.
Да и что такое время? Дрожжевой его замес
солидарен только с теми, кто и весел, и воскрес,
для кого вполоборота двадцать скорбного числа
почвы черная работа червью влажной проросла
Почивает царь в постели, ёж на парковой скамье.
Снится пресным Церетели, а безносым Корбюзье.
Подожди, мой друг поющий, погоди, мой добрый дождь —
в белокаменные кущи без меня ты не войдешь,
там прогорклый ветер дует, там вахтеры – смерть и труд —
под гармонь немолодую гимны спасские поют
Пой, привратник, пей, нечастый гость гранита и смолы
затвердевшей, ежечасный раб. Остры твои углы,
руки коротки, глазницы могут в тайне от жены
всякой девице присниться, светлым ужасом полны.
Ах, дурила, снова пьян ты. Динь да дон, звенят куранты,
дон да динь, не спи, не спи в замерзающей степи
«Всякий миг гражданин безымянный…»
Всякий миг гражданин безымянный
(как и все мы) в последний полет
отправляется, грустный и пьяный
не от водки паленой, а от
благодатного эндоморфина,
порожденного верою в
мусульманские светлые вина и
плексигласовых гурий (увы!),
или в дантовский ад восхитительный,
или (в той же трилогии) рай,
далеко не такой убедительный,
или в край (позабыл? повторяй!)
безразличного, сонного лотоса
(нет, кувшинки) – прощай, говорит
он вещам своим, нечего попусту
тосковать. Огорчен и небрит,
прощевай, говорит, зубочистка и
трубка, спички и фунт табаку.
Ждет меня богоматерь пречистая,
больше с вами болтать не могу.
Но порой заглянувшего в тайную
пустоту возвращают назад.
Не скажу – кто, нечто бескрайнее,
или некто. Октябрь. Звездопад.
Тварь дрожащая прячется в норах,
человеческий сын – под кустом.
Водородный взрывается порох,
дети плачут, но я не о том,
я о выжившем, я об уроках
возвращения. Спасшийся спит,
переправив спокойное око
в область холода, медленных плит
ледяных – и его не заставишь
ни осотом в овраге цвести
ни на свалку компьютерных клавиш
две бумажные розы нести…
«Что
