сказал вождь, но произнес это таким спокойным тоном, словно каждый день устраивал пикники, чтобы кормить случайных гостей.
– Черт возьми, – прошумело в голове. – Так они, значит, меня специально…Увидели одиноко сидящего парня, попавшего под настроение, и давай его разводить. То-то вино мне не понравилось. Бурду какую-то намешали. Только что там? Снотворное или отрава какая? И не узнаешь, пока не откинешься.
– Мани о азе финг, – сказал вождь.
– Деньги либо по-другому, – произнес рыжий.
– Вы шутите? – спросил Иван, еще не до конца доверяя в своему инстинкту, в частности самосохранения.
– Нет, – твердо сказал рыжий, потирая бороду, на которой было несколько белых полосок неизвестного содержания.
Подул ветер и принес капли то ли с реки, то ли с того облака, которое засосало день. Небо обуглилось и стало попеременно вкручивать ночные лампочки, ругаясь и кляня тучи, которые мешали многим светочам исполнять свой долг. В воде всколыхнулась рыба, которая, дождавшись полной темноты, решила искупаться в чарующем вечернем воздухе, не беспокоясь за свои плавники.
– За кусочек? – произнес Иван.
– За тепло, – сказал вождь. – За уют, за разговор, в котором ты поучаствовал. Что у тебя есть?
– Ничего у меня нет, – ответил Иван.
– Как это ничего? – сердито сказал рыжий и посмотрел сперва на толстяка, переводя взгляд на философа с младым, и только потом, приплюснув к воображаемой стене, вождя.
– Нехорошо обманывать старших, – торопливо сказал толстый, угождая новоявленному – С тебя одежда.
– А с нас бесплатная ночевка, – проговорил вождь. Просвистел удар, и что-то тяжелое с дребезжанием обожгло щеку и заволокло и без того нечеткий кисельный взгляд в мутное облако, погружая в него все оставшиеся там образы – кашемировый воротник мужика с грязной черной бородой, желтые пальмы, пляшущие и не умещающиеся в тот провал, куда уносило Ивана, картонную табличку с карандашной надписью, бормочущие губы, за которыми скрывалось таинство сказанных слов, и страшные глаза, толкающие Ивана на самую глубину, где можно утонуть сразу, не мучаясь.
Хотя сопротивление возникло, оно было в виде бурлящей пены, грохочущее неустанно, продирающее глотку и уши, как в настоящей схватке с силами зла, одна из которых не знала, что оно – зло, но таковым являлась определенно.
Часы на городской площади били шесть утра. Где-то запричитало радио. Гудящие клаксоны напоминали юным водителям о том, на какой цвет светофора нужно ехать. Иван очнулся. Он поднялся с каменной насыпи, собрал свое разбитое тело, присел на камень и несколько минут смотрел на то место, восстанавливая в голове вчерашний вечер.
Он сидел неподвижно, пока в голове в той маленькой каморке, не включился свет, оголяя пространство фактами, подтверждающими вчерашнее происшествие. И сразу стало легче, как будто противоположная сторона обещало за все ответить, не говоря о простом
