– отклонилась в сторону и осветила его профиль по всему контуру, выделив последовательно – короткие брючины, синюю блузку в желтый горошек, с воланчиками, подборками, цветочками и прочей шелухой. Иван перешел в сторону, сместился вправо, затем влево, вжался в холодную ограду, принимая форму одного их животных, сваренных когда-то в душной комнате навсегда.
Народ косился. Поворачивал голову, оценивал увиденное, тут же отворачивал, морщился, но продолжал идти, не сбавляя шаг.
Уже прошло трое рабочих. Они повернулись, почти одновременно, сделали оценивающий взгляд, отвернулись, переглянулись, пожав плечами попеременно, вероятно думая, что им привиделось, но в то же время не сбавили шаг. Дама в шляпе с широкими полями, предположила, что шляпа способна искажать. Она не останавливалась, лишь в какой-то момент запрокинутая нога, пожелавшая сделать следующий шаг по направлению движения, замерла, прошла труднопроходимое, вязкое образование и, ступив на асфальт, уже в следующем шаге не терпела препятствий.
Иван провел осторожно по чугунной ограде раскрытой пятерней. Металлический звук оглушил робкую тишину, и та замерла в надежде, что это больше не повторится. Не тут-то было. Теперь стиснутый кулак опустился на чугунные фигуры фламинго, заставляя дрожать крепкую оболочку и резонировать, переходя по ограде, его волнам, амплитуда колебаний которых, увеличившись, передавалась проснувшимся животным, так как те особенно чувствовали напряжение от людей, поместивших их в клетку.
Первыми проснулись волки. Они завыли, так жалобно, с таким надрывом, что, казалось, плачут, а не просыпаются. Их услышали белолицые свистящие утки, проснувшиеся разом, начавшие свой день с переклички, почувствовав легкую угрозу и успокоившись при пересчете всех в наличии. К уткам присоединились лисы, медведь и слон. Они заговорили, и кавалькада звуков хлынула яростным потоком, как сорванная плотина, сперва издавая тревожные звуки разболтанных досок, бревен и железо-бетонных плит, а потом накрывшая сразу, не тонкой струйкой, поступая, как набираемая вода в ванной, а большой порцией или несколькими сразу.
Звери подняли бунт. Бунт против одного человека. Человека, переодетого в женскую особь, стоящего на пороге их дома и пытающегося достучаться то ли до старика, то ли до каждого в отдельности, своим стуком как бы спрашивая: «Есть ли у вас что-то человеческое?», как часто ищут животные черты среди людей. Клетки ожили, там ждали, пробуждения старика, который любил покемарить именно под утро, когда солнце протискивалось сквозь узкие щели ночных пирамид, и терялось в горизонте, катаясь по нему, меняя точку равновесия, находя ее в первых просветах.
Иван продолжал околачиваться около зоопарка, как человек, который всю жизнь хотел попасть сюда и он не может ждать открытия, так как трудно устоять – оно слишком близко, чтобы терпеть. Но он был избалован живыми образами, и его трудно было удивить кинкажу или красным волком, так как работал здесь. Ночью чистил клетки, подметал
