И это Лену радовало.
Надевая куртку, Лена напомнила ему про кошелек и потом демонстративно пересчитала деньги.
– Как бы не пропали…
На набережной он махнул было рукой, голосуя проезжающим машинам, но Лена удержала его руку:
– Будут искать! Нельзя тут машину брать!
– Да брось ты! Кто запомнит! – Когда вышли из Эрмитажа, страх его пропал и в глазах опять появилась сумасшедшинка.
– Как хочешь! – Лена отвернулась и зашагала в сторону Дворцовой площади. – На машине ты поедешь без меня.
Он догнал ее у самого сквера.
– Ладно, поедем на метро.
– Ты – на метро, а я – на троллейбусе, – отрезала Лена. – И больше мы никогда не увидимся. А картину придется выбросить. Или послать в Эрмитаж ценной бандеролью.
– Там посмотрим! – Он все-таки оставил за собой последнее слово.
Криков Алевтины Петровны никто не услышал: до лестницы нужно было пройти несколько залов, к тому же там было очень шумно – громко переговаривались иностранцы, экскурсоводы пытались их перекричать, учителя шикали на детей, – неудивительно, что при таком гаме никто не расслышал слабого голоса Алевтины Петровны. И хоть голова кружилась, ноги по-прежнему были ватными и сильно заломило висок, Алевтина Петровна уговорила себя не падать в обморок – в данном случае это было бессмысленно. Пока еще кто-нибудь заглянет в зал, могут вообще ее на полу не заметить.
С огромным трудом, мобилизовав всю свою несгибаемую волю, Алевтина доковыляла до лестницы, и там силы покинули ее. Она плюхнулась на стул Серафимы Семеновны, благо он оказался свободен. Через минуту появилась сама Серафима и очень всполошилась, увидев свою сослуживицу в таком состоянии:
– Что, что случилось? Алевтина Петровна, дорогая, вам плохо?
Но Алевтина только разевала рот, как щука, выброшенная на берег, а сказать ничего не могла. Серафима Семеновна забеспокоилась не на шутку.
– Товарищи, есть тут врачи? – закричала она посетителям.
Серафима рассказывала, что раньше она работала в доме отдыха массовиком-затейником, но ей мало кто верил – трудно было представить, что при своих габаритах Серафима способна была водить хоровод и плясать «два притопа, три прихлопа». Но сейчас Алевтина Петровна устыдилась своего неверия, потому что Серафима определенно обладала тем голосом, который способен собрать отдыхающих на ежевечерние развлечения, и голос этот был посильнее труб Страшного суда.
Так и сейчас, привлеченные окриком Серафимы, подбежали посетители и совали Алевтине кто валидол, кто нитроглицерин, кто какое-то импортное средство в яркой упаковке. Алевтина поняла, что следует немедленно прекратить панику и снять с себя ответственность за случившееся.
– Не надо ничего, мне уже лучше! – Она твердо отвела тянувшиеся к ней руки. И когда экскурсанты радостно разбежались, обратилась к Серафиме вполголоса: – Пойдемте со мной, посмотрим.
