живой темы. Христос, живя на земле, – по-человечески говоря, – не был ни поэтом, ни философом, ни ученым, ни зодчим, ни скульптором, ни художником, ни музыкантом, ни певцом в нашем смысле слова и т. д.; однако он через Себя Самого вдохнул и доселе вдыхает в Своих верующих гений поэта, гений философа, гений ученого, гений всякого искусства и всякого творчества! У Него не было на земле никакой школы, однако Он почти весь мир превратил в единую, всеобьемлющую все человечество, школу – Свою святую, вечную Церковь. Христос вышел из самого презренного народа иудейского, однако, перед ним добровольно и сознательно склонилась гордая, многодаровитая Эллада, многовластный Рим, могучая Британия, сильный тевтон, вся великая Азия и вся культурная Европа, как перед Богом. О, недалек тот час, когда и восточные народы смиренно склонятся пред Ним и подвергнут себя к Его божественным стопам и своих Тримурти, Будду, Конфуция, Лао-Цзы, Зороастру и др.
Да, воистину Христос есть свет миру! Только Он один и есть Сущий Богочеловек Христос, Спаситель всего сущего!
Вдруг все арестанты закричали:
– Веруем, веруем, что Христос есть Бог!
Я хотел было дальше продолжать свое слово, как старец-арестант бросился мне на шею и начал сильно плакать и сквозь слезы говорить: «О, я верю, верую, что Христос есть Бог наш».
После того, как узники успокоились, я опять спросил их:
– Веруете ли вы во Христа, как в Сына Божия?
И все они, как один, закричали:
– Веруем! Веруем! И будем веровать!
После сего минут через десять в сопровождении старшего надзирателя я отправился на квартиру. Надзиратель, смотря на меня, взволновано говорил:
– Вот, что значит слово, чудо-то! Вы видели матерого, черного арестанта? Он ведь плакал! Сродясь я, паря, не видел, чтобы он улыбнулся. Страшный детина-то, мы и то его даже и потрухиваем! Ох, да и детина-то! А теперь плачет! Подишь ты, значит душа-то и в нем есть. Он был на Сахалине, говорят, много душ-то загубил, а вот плачет! Это небывалое дело, паря, прямо небывалое. Значит, еще в нем есть человечество-то, он, паря, в нашей-то тюрьме двух арестантов чуть не убил. Я, говорит, всю тюрьму в котлету превращу, а теперь, паря, плачет. Небывалое дело!
Вот уже и квартира. Подали чай. Не успел я сесть за стол, как пришел начальник тюрьмы с местным батюшкой. Весь этот вечер мы провели в беседе о каторжниках. На следующий день я обошел все палаты, камеры, беседуя с арестантами; а вечером я, простившись с ними, отправился в Катомарскую тюрьму. В этой тюрьме мне пришлось пробыть только два дня. Но за эти два дня мною было произнесено четыре проповеди. Первая проповедь была приблизительно такова: «Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Мф. 9:13):
– Дорогие мои узники! Эти слова – «Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» – вот уже около двух тысяч лет, точно раскаты небесного грома, беспрестанно
