Восточном рынке, и закончилось бы.
В искусстве любви самым выразительным были ее руки. Они гладили мою спину сначала медленно и сладостно, потом все быстрее, будто пытаясь ее разорвать, и, наконец, эти руки судорожно вжимали мое тело между ее жадно раздвинутых ног.
Однажды Лю пришла, как мне показалось, с сестрой-близнецом. Они были удивительно похожи – одного роста, одного сложения: щедрое, скажем так, тело, но не лишенное гибкости в талии.
Я и сейчас помню, как шел им навстречу по садовой дорожке: они были словно две раскрашенные керамические статуэтки, из тех, что кладут здесь в могилы. Одинаково белые лица, одинаковые прически, как чуть закругленные крепостные башни. Обе пытались отвернуться от весеннего ветра – одна чуть наклонилась вправо, другая влево, их спускавшиеся полукругом к песку золотистые накидки трепетали, как знамена у храма Учителя Фо.
– Я привела вам подругу, – без особой застенчивости сказала мне Лю, продолжив речь восхитительно двусмысленной фразой: – После ваших рук у меня стала подвижнее спина. Может быть, вы поможете и ей. Я была бы так рада.
– Как зовут подругу? – вежливо поинтересовался я, пытаясь сообразить, правильно ли я понимаю то, чего от меня ожидают.
– Юй Хуань, – ответил мне странный голосок с неповторимым шелковым тембром: тихий, почти шепот, но абсолютно отчетливый. – Что означает «яшмовый браслетик».
И, как бы в подтверждение, она покрутила на запястье браслет из особого, розового нефрита. Довольно дешевого, несмотря на редкость, но, как известно, именно такой любила прекрасная возлюбленная императора Ян Гуйфэй. А значит, и половина жительниц столицы.
– И кто же вы, уважаемая госпожа Юй? – любезно поддерживал я беседу, ведя обеих к длинному павильону, стоявшему в третьем, дальнем дворе и служившему местом наших с Лю забав (туда меня направила сама Лю несколькими энергичными движениями подбородка).
– Актриса, – отвечала моя новая гостья после краткой паузы и движения бровями. И скромно добавила: – Придворная актриса.
Я почти засмеялся: можно было бы догадаться об этом в первые минуты. Наблюдать за этой женщиной, слушать ее было острым наслаждением. Она играла. Играл ее голос, брови, губы, то вытягивавшиеся трубочкой, то растягивавшиеся в странную полуулыбку, как на лице каменного Учителя Фо. Она и двигалась как актриса, то есть танцовщица и музыкант. Сейчас я вспоминаю, что даже много месяцев после нашего знакомства я так и не видел, чтобы она танцевала в полном смысле этого слова. Но она умела подчеркивать, «показывать» свои слова быстрым поворотом головы или внезапным наклоном плеча, глядя на меня исподлобья озорными глазами.
Слово «актриса», тем более придворная, означало, что передо мной женщина если не из очень хорошей семьи (и не такого высокого статуса, как Лю), то отличного воспитания. И, кроме музыки и танцев, она наверняка писала стихи, причем, скорее всего, прекрасным почерком.
