хилости своей натуры заколебался. И пошел за Ваней – поделиться ответственностью. Поделился. Спасибо, Славик, век тебе не забуду…
Самое поганое, что с формальной стороны придурок прав на все сто. Бомж – это ведь аббревиатура… А имеющие определенное место жительства девушки спят обычно на белых простынях. Некоторые эстетки – на цветных, более эротичных. Но никак не на сырой подвальной земле…
И жизнь ее принадлежит Полухину – это так. Так записано в документе, скрепленном их кровью.
Секунды капали.
Надо было решать.
Решать быстро такие проблемы Ваня не мог. Не умел…
Полухин нервно улыбнулся и перехватил поудобнее ухорез.
Решение сверкнуло мгновенно.
Кровь – это серьезно. И своя, и чужая.
Подписанные ей бумаги – тоже.
Пусть делает, что хочет.
Но тогда в подвале появится крыса.
Большая.
С мелкокалиберной винтовкой в руке.
Появится – и долго не проживет.
– Делай, что хочешь… – сказал Ваня.
Ваня не стал перехватывать карабин поудобнее, манипулировать с затвором и предохранителем. К чему давить на человека, пока он еще человек?
Ждал и смотрел.
– Это же наркоманка обширявшаяся… Я уж будил, будил…– сказал Полухин жалобно. – Через несколько лет будет старухой, седой, грязной, вонючей, ты сам…
– Делай, что хочешь, – сказал Ваня. – Только подумай хорошенько, чего же ты на самом деле хочешь.
Полухин завыл и швырнул ухорез в угол.
– Пойдем, Слава? – мягко сказал Ваня.
– Ну нет… – голос Полухина звучал почти как у мужчины. – Я не Санта-Клаус, и жизнь ей не подарил. Она ее у меня выкупит…
И резко, как клинок из ножен, выдернул из нагрудного кармана что-то маленькое. Ваня вгляделся – презервативы…
Ну, комик… Да зачем они ему? И здесь, и вообще? Полухин женщин боится и ничего у него с ними не получается… Даже блядешек боится – из-за СПИДа, клофелина и сутенеров с большими кулаками… Единственный для него выход, дабы спастись от прелестей мастурбации, – жениться на волевой женщине себя старше и зажить моногамной жизнью… Идеальный выход. Если, конечно, не считать крепко спящих по подвалам принцесс-наркоманок… Ладно, хрен с ней, не смозолится красотка, и так из-за нее чуть…
Он шел к выходу. Без фонаря и «ночного глаза». В темноте, по сочащимся откуда-то лучикам ночного полусвета. Ремень “Везерби” был небрежно зажат в левой руке. Карабин болтался, цепляя о кирпич стен. На темном орехе приклада и ложи оставались царапины.
Сезон охоты заканчивался.
– Эй, Полухин, где твои ухи? – придурочно завопил Прохор, попытавшись хлопнуть по плечу. Узнал Ваню, сдержал замах:
– Виноват, обознался… За нашего Соколиного Глаза принял.
Прохор лгал.
Совершенно точно
