вынужденного безделья. Иллюзия станет реальностью, и это будет даже не начало конца, это будет конец.
– Так не годится, Холмс, – поспешно сказал я. – Оставьте эти мрачные мысли, ни к чему хорошему они не приведут. Когда я слышу такие речи, честное слово, меня подмывает втайне от вас совершить что-то противозаконное, лишь бы задействовать ваш мозг, вдохнув в него искру жизни вместе с загадкой посложнее.
– Ну что вы, Уотсон, – слабо улыбнулся Холмс. – Из вас не выйдет достойного противника.
– Почему? – обиделся я, лишь секундой позже осознав нелепость и своего вопроса, и своей обиды.
– Я слишком хорошо вас знаю, чтобы предположить, будто вы способны на нечто неординарное. Наказуемое – это еще можно допустить, но неординарное – нет уж, увольте.
– Не имею желания опровергать вас ни словом, ни поступком, – не слишком последовательно заверил я, стараясь сохранить невозмутимый вид, хотя, признаюсь, убежденность Холмса показалась мне в чем-то бестактной.
– Вы странный человек, доктор, – еще раз улыбнулся мой собеседник. – Похвалу вы принимаете за оскорбление. А оценка вас как совершенно нормального человека, способного на мелкие прегрешения, но никак не на серьезные нарушение морали и закона, такая оценка, похоже, воспринимается вами как проявление недостаточно уважительного к вам отношения.
Что я мог ответить на это? Оставалось молча есть овсянку. Холмс между тем продолжал:
– Дабы не расстраивать вас, мой друг, сегодня я откажусь от шприца, так же как от музицирования и стрельбы из пистолета в стенах нашей квартиры. Я поеду к Майкрофту. Мы давно не виделись, так что мой визит будет для него сюрпризом, надеюсь, приятным, хотя вам известно, какой нелюдим мой старший брат.
– Замечательная идея! От всей души поддерживаю ваше стремление крепить родственные узы, – воскликнул я и немедленно высказал ряд соображений о роли семьи и единения чувств близких и дальних родственников, особенно близких. Упомянул и о необходимости дружеских разговоров равных по интеллекту людей, акцентируя внимание на их целебных свойствах: лучшее средство против хандры!
Все это Холмс выслушал с терпеливой благосклонностью, затем пожелал мне успеха в штудиях и, оставив наедине с новинками медицинской литературы, отправился в клуб «Диоген», где почти безотлучно пребывал его брат Майкрофт, предпочитавший узаконенную тишину клуба «молчальников» той суете, что творилась за его пределами.
Сейчас, вечером, завершающим этот бесконечно долгий день, спотыкаясь и скользя по мокрой брусчатке Бейкер-стрит, я с невольной иронией думал о наших утренних словопрениях. Задержись Шерлок Холмс на полчаса, он смог бы удостовериться, что нынешняя жизнь, к сожалению, по-прежнему богата преступлениями, а преступный мир отнюдь не оскудел, являя перепуганным лондонцам теоретиков и практиков самых отвратительных замыслов. Являя? К сожалению, не все они известны, не все они в тюрьме. Многие еще в тени и на свободе. А мы… мы лишь свидетели
