– сентиментальными) покровами прозу будней. Но он и великий упрямец – ему доставляет истинное наслаждение ставить под сомнение неоспоримые истины. А скудоумие Лестрейда неоспоримо.
– Продолжать? – поинтересовался я, позволив себе чуточку сарказма.
– Конечно.
– Со всеми подробностями? Но вы с ними уже знакомы!
– Так же, как и вы, доктор, – парировал Холмс. – Продолжайте, и как можно подробнее. Не исключено, что вы заметите в своем рассказе некоторые детали, которые помогут вам дописать финал этой драмы.
И я продолжил:
– Инспектору не было резона что-то от меня скрывать. Совершенно не понуждая его к откровенности, а может быть, как раз поэтому, я узнал, что Генри Райдер был, несмотря на его молодость, преуспевающим адвокатом, совсем не похожим на стряпчих, блестяще предъявленных читающей публике Диккенсом и Теккереем. Это был человек энергичный, решающий вопросы без крючкотворства и излишней страховки. В то же время он не признавал компромиссов, никогда не шел против установлений профессионального долга и своей совести. В общем, краса и гордость нарождающегося поколения, которое, походи все его представители на Райдера, было бы и утешением отцам, и упреком им.
Увлекшись, я забыл о трубке, так что мне пришлось снова раскуривать ее. Я не торопился, желая проверить терпение Холмса на прочность. Убедившись, что терпения Холмсу не занимать, я затянулся поглубже и заговорил вновь:
– В силу особенностей своего характера и следуя принципам, которые он исповедовал не как слуга или раб, а как подвижник, убежденный в их верности, Генри Райдер нередко попадал в ситуации, когда испытанию подвергалась его порядочность. И надо сказать, он с честью выходил из этих схваток, отвергая грязные деньги подкупа, игнорируя угрозы и шантаж, не поддаваясь давлению власть предержащих. Кому-то, знакомому с ним лишь поверхностно, Райдер, вероятно, казался неким бессердечным механизмом, не ведающим эмоций. Однако это впечатление на поверку оказывалось ложным, стоило хоть немного сблизиться с ним. Какая уж тут холодная рассудочность! Участие его в делах клиентов было самым горячим, чуть ли не родственным – так близко к сердцу принимал он чужие беды и тревоги. Бывало, он отказывался от платы, довольствуясь сознанием хорошо выполненной работы и получая удовлетворение от того, что справедливость восторжествовала. Бывало даже, что и после окончания процесса Райдер не оставлял своим вниманием бывших подопечных, помогая и морально, и материально, хотя состоятельным человеком не был. Кстати, Холмс, не чудится ли вам за портретом Райдера ваш собственный?
Шерлок Холмс поправил рукав своего любимого серого халата и сказал:
– Вы слишком высокого мнения обо мне, Уотсон. А ведь я действительно… машина, в чем неоднократно пытался убедить вас. Да-да, машина, ограждающая себя от эмоций. То есть я являю собой противоположность Генри Райдера. Эмоции… Мой метод не сочетается с ними, он чужд им! Плохо это или хорошо, но это так.
Я
