Она покачала головой. – Мы не пострадали. Это единственное, что имеет значение.
– Они что-нибудь похитили? – поинтересовался он, потому что это казалось очевидным вопросом.
– Не слишком много, – отозвалась Грейс легким тоном, словно пытаясь преуменьшить случившееся. – У меня вообще ничего. Полагаю, сразу видно, что я небогата.
– Бабушка, наверное, в бешенстве.
– Она немного расстроена, – признала Грейс.
Томас чуть не рассмеялся. Он сознавал, что это неприлично и немилосердно, но всегда обожал недосказанность.
– На ней были ее изумруды, не так ли? – Он покачал головой. – Старая перечница до смешного привязана к этим камням.
– Вообще-то она сохранила свои изумруды, – ответила Грейс, утомленная настолько, что даже не упрекнула его за то, что он назвал свою бабушку старой перечницей. – Она спрятала их под подушкой сиденья.
Это произвело на него впечатление.
– Она спрятала драгоценности?
– Спрятала я, – уточнила Грейс. – Она сунула их мне, прежде чем они ворвались в карету.
Томас улыбнулся, восхищаясь ее находчивостью, а затем, после несколько неловкой паузы, заметил:
– Вы так и не сказали, почему до сих пор не легли. Определенно вы заслужили отдых.
Она помедлила, издав неопределенный звук и оставив его гадать, что приводит ее в такое смущение.
– У вашей бабушки возникла странная просьба, – наконец сказала она.
– Все ее просьбы странные, – заметил он.
– Нет, эта… – Она испустила вздох отчаяния. – Вряд ли вы захотите помочь мне принести картину из галереи.
Такого Томас не ожидал.
– Картину? – переспросил он.
Она кивнула.
– Из галереи?
Она снова кивнула.
Он попытался угадать… и сдался.
– Надеюсь, она попросила картину скромных размеров.
У Грейс был такой вид, словно она сдерживает улыбку.
– Натюрморт?
– Нет.
Милостивый Боже, его бабушка наконец-то сошла с ума. Пожалуй, это даже хорошо. Возможно, он сможет отправить ее в приют для умалишенных. Вряд ли кто-нибудь станет возражать.
– Она хочет портрет вашего дяди.
– Моего дяди? Которого?
– Джона.
Томас кивнул. Он мог и не спрашивать. Конечно, он никогда не знал своего дядю. Джон Кавендиш преставился за год до его рождения. Но замок Белгрейв долго жил под его тенью. Вдовствующая герцогиня всегда больше всего любила своего среднего сына, и все это знали, особенно остальные сыновья.
– Он всегда был ее любимцем, – промолвил он.
Грейс бросила на него вопросительный взгляд.
– Но ведь вы его не знали.
– Нет, конечно, – отозвался он деловитым тоном. –
