ладно, он шел, прямой, высокий и горделивый, как всегда. Тем не менее он явно пытался ускользнуть потихоньку – факт, который Амелия удостоила приподнятой брови. Предполагалось, что у герцога достаточно присутствия духа, чтобы уходить через парадную дверь.
Она была вполне довольна, прокручивая в голове нелестные байки о нем, но он выбрал этот момент – ибо она была самой невезучей девушкой во всем Линкольншире, – чтобы повернуть голову в ее сторону.
– Ваша светлость, – сказала Амелия, не видя смысла притворяться, будто она не знает, что он ее заметил.
Он не ответил на приветствие, что Амелия нашла довольно грубым, но она была не в том положении, чтобы пренебрегать хорошими манерами. Поэтому она встала и, пояснив:
– Внутри так душно, – вышла.
Собственно, так и было. Даже если не это явилось причиной для ее ухода.
Герцог по-прежнему молчал, глядя на нее со своим обычным надменным видом. Трудно было не дрогнуть под этим суровым взглядом, на что, как Амелия полагала, и делался расчет. Она умирала от желания переступить ногами, или сжать кулаки, или стиснуть зубы. Но она отказывалась доставить ему это удовольствие, если он вообще заметил ее терзания, и стояла совершенно неподвижно, с безмятежной улыбкой на лице, позволив себе только склонить набок голову.
– Вы одна, – заявил он.
– Да.
– Снаружи.
Амелия не представляла, как подтвердить это наблюдение, чтобы по крайней мере один из них не выглядел глупо. Поэтому она просто моргнула, ожидая его следующего утверждения.
– Одна.
Она посмотрела налево, затем направо, прежде чем ответить:
– Теперь уже нет.
Его взгляд стал более пронизывающим, если это было возможно.
– Полагаю, – сказал он, – вам известно об опасностях, угрожающих вашей репутации.
На этот раз она стиснула зубы, но только на мгновение.
– Я не ожидала, что кто-нибудь обнаружит меня.
Ответ ему явно не понравился.
– Это не Лондон, – продолжила Амелия. – Разве нельзя посидеть несколько минут в одиночестве, не рискуя своим общественным положением? При условии, конечно, что вы не выдадите меня.
Теперь он сжал челюсти. О Боже, они два сапога пара.
– Тем не менее, – отрывисто произнес он, – подобное поведение неприемлемо для будущей герцогини.
– Вашей будущей герцогини.
– Конечно.
Желудок Амелии исполнил серию престранных прыжков и поворотов, но она затруднялась сказать – от восторга или ужаса. Уиндем пребывал в холодной ярости, и хотя она не боялась его физически – он был слишком джентльмен, чтобы ударить женщину, – при желании он мог превратить ее жизнь в хроническое несчастье.
Сколько она себя помнила, ей всегда внушали, что этот мужчина – или тогда еще мальчик – главный. Ее жизнь вращалась вокруг его персоны, хотела
