говорите мне, что вы собираетесь притащить картину сама.
– Если я этого не сделаю, она будет звонить мне всю ночь и я не сомкну глаз.
Он сузил глаза.
– Предоставьте это мне.
На ее лице отразилась тревога.
– Что предоставить?
– Перерезать ее шнур для звонка, – сказал он, направившись вверх с еще большей решимостью.
– Перерезать шнур… Томас!
Томас и не подумал остановиться. Грейс кинулась следом за ним, перескакивая через две ступеньки.
– Томас, вы не посмеете, – произнесла она, запыхавшись, почти догнав его.
Он остановился и обернулся, глядя на нее с улыбкой. Право, это становится забавным.
– Это мой дом, – сказал он. – Я могу делать все, что пожелаю.
В несколько шагов преодолев оставшееся расстояние, Томас лишь на секунду помедлил у двери бабушки, которая была распахнута настежь, облегчая вход.
– Что, – отрывисто произнес он, проследовав прямиком к ее постели, – по-вашему, вы делаете?
Но его бабка выглядела… странно.
В ее глазах отсутствовала обычная жесткость, и, по правде говоря, она была недостаточно похожа на ведьму, чтобы соответствовать образу Августы Кавендиш, которую он знал и недолюбливал.
– Святые небеса, – невольно произнес он, – с вами все в порядке?
– Где мисс Эверсли? – спросила она, беспокойно обшаривая глазами комнату.
– Здесь, – отозвалась Грейс, войдя в комнату и поспешив к кровати с другой стороны.
– Ты принесла его? Где портрет? Я хочу видеть моего сына.
– Боюсь, уже поздно, мэм, – попыталась объяснить Грейс, подавшись вперед и бросив пристальный взгляд на вдовствующую герцогиню.
– Вы могли бы поручить лакею, чтобы он доставил его сюда завтра утром, – вмешался Томас, гадая, почему ему кажется, что между женщинами только что установилось какое-то безмолвное взаимопонимание, хотя он был вполне уверен, что его бабушка не поверяет Грейс свои секреты и что та платит ей тем же. Он прочистил горло. – Я не допущу, чтобы мисс Эверсли выполняла такую тяжелую работу и определенно не посреди ночи.
– Мне нужна эта картина, Томас, – сказала вдовствующая герцогиня, но в ее голосе не чувствовалось обычной резкости. Была скорее слабость, что не могло не тревожить. И тут она добавила: – Пожалуйста.
Томас закрыл глаза. Его бабушка никогда не говорила «пожалуйста».
– Завтра, – отозвался он, взяв себя в руки. – Первое, что мы сделаем, если вы пожелаете.
– Но…
– Нет, – перебил он. – Мне жаль, что вы расстроены сегодня, и я непременно сделаю все необходимое – в разумных пределах – для вашего удобства и здоровья, но это не включает капризы и несвоевременные требования. Вы меня поняли?
Губы вдовствующей герцогини сжались, и в глазах мелькнуло ее обычное высокомерие. По какой-то причине это подействовало на Томаса успокаивающе. Не то чтобы он одобрял надменные манеры своей
