повсюду кучу долгов. Хватает же тебе наглости рот открывать! Так что кто бы говорил! Ты и себя, и семью свою извела этой печеной картошкой… Ох, не верь ей, Пядар… Не верь ей… Я отдала ей все до последнего пенса, прямо в руки… Что, не отдавала, ведьма? Не отдавала, да?..
Эй, Муред… Муред… Ты слышала, что сказала Кити?.. Я лопну! Лопну!..
Интерлюдия номер три
Грязь истощенная
СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ
1
Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…
Ибо я всякий голос, что был, что есть и что будет. Я была первым голосом в бесформенности Вселенной, и я же последний голос, что будет слышан в грохоте всеобщего разрушения. Я была голосом первого зародыша в первой утробе. В час, когда золотой урожай собран в закрома, я тот голос, что призывает последнего жнеца домой с Полей Времени. Ибо я первенец Жизни и Времени – и управитель их хозяйства. Я есть жнец, сбиратель и молотильщик Времени. Я же хранитель, эконом и ключник Времени. Слушайте мой голос! Пусть услышат его…
Нет на кладбище ни жизни, ни времени. Нет ни света, ни тьмы. Нет ни заката, ни прилива, ни смены ветров, ни перемены погоды. И не длится день, и не выходят Плеяды и Плуг[52] на смену друг другу. И ничто живое не покрывает себя здесь одеянием радости и празднества. Здесь не найти ни живых глаз детства, ни простодушного цветения юности. Ни тронутых румянцем щек девы, ни мягкого голоса вразумляющей матери, ни невинной улыбки старца. Глаза, стремления, щеки, голоса и улыбки – в неприхотливой реторте почвы все сплавляется в единую рыхлую неразличимость. У облика здесь нет голоса, а у голоса нет облика, ибо в безучастной химии могилы нет ни облика, ни голоса, а лишь крошащиеся кости, гниющая плоть и части тел, некогда живые, а ныне объятые распадом. Здесь нет ничего, кроме платяного шкафа земли, скрывающего платье жизни, источенное молью…
Но над землей жаркое марево легко парит в воздухе. И полный прилив бьется в протоках земных вен. Трава крынкой зеленого молока разлита по лугу. Кустарник и зеленые изгороди, словно фрейлины, примеряют свои наряды, перед тем как появиться перед королем. Дрозд поет свою тихую задумчивую песнь в саду. Широко распахнутыми глазами смотрят дети и сжимают игрушки, выпавшие к ним из ящика с сокровищами едва народившегося года. Факелом, возрождающим надежды, пылают щеки мужающих юнцов. Наперстянкою, какую можно собрать на лугах вечности[53], робко рдеют щеки юных девушек. Цвет боярышника пенится белизной в нежном лице матери. Дети играют в прятки на гумне, их смех разливается звоном колокольчика, а звуки их голосов летят то выше, то ниже, стремясь отыскать лестницу Иакова и спустить ее с небес. И неясный шепот влюбленных рвется на свободу с уединенных тропинок, словно нежный ветерок, проносящийся над цветниками примулы в Стране вечной молодости[54]…
Но старческая дрожь становится неизбывной. Кости юноши дряхлеют. Седина тускло светится в золоте женских
Плеяды и Плуг – одно из традиционных в Ирландии названий созвездия Большой Медведицы.
Наперстянка в ирландском фольклоре считается растением, связанным с иным миром.
Страна вечной молодости (Tír na nÓg) – в ирландских легендах и сказках фантастическая страна, бессмертные жители которой остаются вечно молодыми.
