style="font-size:15px;"> Когда Арман разгреб снег и подвыпрямил стены, он почти увидел это. Дом, такой, каким он был когда-то. В теплый летний день. С более молодой Рут и баронессой.
– В последнее время вы ее не видели? – спросил он.
– Много лет, – сказал Габри. – Она перестала работать, и мы потеряли с ней связь. Я не знал, что она умерла. А вы?
Клара отрицательно покачала головой и опустила глаза.
– Моя мать была уборщицей, – сказала Рейн-Мари, правильно истолковав то, что чувствует Клара. – Семьи, где она работала, становились для нее как родные. А когда она кончала работать, то теряла с ними связь. Наверняка многие из них умирали, а она понятия не имела.
Клара кивнула, благодарная за слова о том, что дело это двустороннее.
– Как вы думаете, не могла бы баронесса Баумгартнер написать Жюстену… – начал было Габри.
– Non.
– А какой она была? – спросил Арман.
– Сильная личность, – сказал Оливье. – Ей нравился собственный голос. Много говорила о своих детях.
– Два мальчика и девочка, – сказал Габри. – Лучшие дети на земле. Красивые, привлекательные. Умные и добрые. «Как их мать». Она часто это повторяла, а потом смеялась.
– А от нас она всегда ждала слов «Не смейтесь, это же правда», – сказал Оливье.
– И вы их говорили? – спросила Рейн-Мари.
– Если мы хотели, чтобы она убрала у нас в доме, то говорили, – ответил Габри.
Они описывали личность баронессы, и та возникала перед мысленным взором Клары. Почти всегда с улыбкой на лице. Иногда теплой и доброй. Часто с хитрецой. Но никогда со злобой.
Трудно было представить себе женщину, меньше похожую на баронессу.
И все же Клара помнила, как баронесса бралась за швабру или щетку. Работала до седьмого пота.
В этом было какое-то благородство.
Клара спрашивала себя, почему ей никогда не приходило в голову написать баронессу. Ее маленькие яркие глаза, одновременно добрые и требовательные. С хитрецой, но еще и вдумчивые. Ее траченные годами руки и лицо.
Оно у нее было примечательное, полное щедрости и желчи. Доброты и осуждения.
– Почему вы спрашиваете? – спросил Габри. – Это имеет значение?
– Не очень, – сказал Арман. – Просто дело в том, что ее завещание странновато.
– О-о-о, странновато, – сказал Габри. – Мне это нравится.
– Ты любишь гомосеков, – сказала Рут. – А странноватых ненавидишь.
– Это верно, – признал он. – Так что такого странноватого в завещании?
– Деньги, – сказал Бенедикт.
– Деньги? – переспросил Оливье, подавшись вперед.
Люсьен рассказал им о наследстве.
Выразительное лицо Оливье становилось из ошеломленного удивленным, а потом снова ошеломленным.
– Пятнадцать миллионов? Долларов? – Он посмотрел на Габри, который тоже слушал разинув рот. – Нужно было с ней дружить.
