потеряла – молчит». И, как ходил слух, однажды она нашла «пирожок в лопухе», дербулызнул ее наломок Витяка Внук. Когда с Катькой ничего не получилось, он на Таньку переключился.
Но это только треп, который, как говорит Протас, без «заклёп». Ну тут, как гутарится, за что куплено, за то и продано.
При сплетни коммерция известная.
Но, главное, после того расползшегося по хутору слуха и сошлись-схлестнулись Верка с Танькой. Подружками – не разлей вода – сделались.
В отличие от Верки Танька, как груша на пригляде, зрела долго, и хмелин не хватило, чтобы вовремя выкруглиться, где надо, потому пребывала она в пацанячьей поджарости и угластости. Помнится, и опять же молва этим побаловала, приезжей докторице, что только для баб лекцию в клубе учинила, вопрос она задала, что нужно есть-пить, чтобы сиськи в зрель пошли.
– А ты один разок омолочься, – посоветовала ей Дарья Самсолова, которая вела снос девятому дитю. – Я до первака тоже была доской-доска. А сейчас…
Груди у Дашки были во такой необъятности, потому как-то подслеповатый уполномоченный, что приезжал табак внедрять, подумал, что эта гектарница на поле не сиськи, а зад ему показала.
Докторица же прописала Таньке массаж, чем вызвала смех в зале.
– Тут у нас мастаков хучь отбавляй! – сказала та же Дарья Самсолова. – Только они после третьего лапа под подол лезут.
Таньку отличало от Вераки разбросанность интересов и порывистость чувств. Она в одно мгновение переживала несколько перемен. И трудно было уследить, что дорого ей своей исчерпанностью. Ибо почти все пребывало у нее в зачатье. За каждым ее поступком следовали многоточия.
Сам же Николай «оскоромился» на первом курсе. С Машей Фандеевой. Была такая у них, ломкая в моклаках, белокурочка. Все глазками туда-сюда полупливала. Глянула она пару раз и в его сторону. И когда он, видимо, чуть примагнитил ее своим ответным вниманием, вечером уже терлась о его плечо, на ходу сочиняя, какая она всеми забытая и разнесчастная.
Все остальное случилось в банальной последовательности. Сперва небольшое сопротивление. Потом наигранная отрешенность, будто он ее взял силой.
– Ой! – пришептывала она, когда он вовсю делал то, что только теоретически знал. – Не веришь, ты у меня первый!
Он слюняво улыбался ей в плечо и отшептывался, что верит, потому как уже уверился, что это не так.
Угрюмое же ожесточение пришло сразу после того, как спала гоночная устремленность, и он тут же захотел залепить Маше по роже. Чтобы не брехала. Но раздумал. И расстались они самым мирным образом. Даже условились назавтра встретиться. Фандеева намекнула, зачем. Чтобы он удвоил свое старание. А то все уж больно по-заячьи мимолетно произошло.
Но на второй день ни он, ни она на свиданье не явились.
Потом были и другие. И вскоре Николай уже выработал какой-то свой стиль поведения. Например, он не признавал тонких чувств; но и откровенный цинизм не был ему по душе; потому те, с кем он делил или длил утехи, были им весьма довольны, ибо в нем не было ничего непонятного, что могло запасть
