На том и порешили.
Только поставила девушка три условия. Коли Йенс их выполнит, будет она принадлежать ему со всеми своими угодьями. Первое: до свадьбы не спрашивать, как её зовут. Второе: не рассказывать никому о том, что с ним случилось, ни одной живой душе. Третье же условие было: встретятся они через год, не раньше, и он слово даст, что её дождётся.
«Хорошо, – сказал Йенс, – уговор есть уговор».
Вытащила красавица что-то из кармана и смазала свирель. «Если любишь меня, принесёшь с собой эту свирель, когда свидимся в следующий раз».
«В этом можешь не сомневаться», – обещал он.
Не успела девушка уйти, как Йенс побежал по округе, с хутора на хутор. Хвастался да хвалился без зазрения совести. Мол, берёт за себя девушку, да не какую попало, а самую настоящую богачку. У неё и хутор, и земли, и большие леса, а уж коров без счёта. В их долине ни одна ей в подмётки не годится. Да и плевал он теперь на всех!
Такой Йенс стал важный, ходит руки в карманы, только о свадьбе и думает каждый божий день. Уж об этой свадьбе заговорят! Перед свадебным поездом – шесть музыкантов: два – с барабанами, четыре – со скрипками. Четыре здоровяка в модных шляпах всю дорогу палят из пистолетов, а шестеро прислужников подают пива и браги без меры. Потом он и невеста садятся на холёных коней, а на головах у них подвенечные короны сверкают. Народу за ними видимо-невидимо: все собрались подивиться, вся округа, и стар и млад…
Вот так Йенс сдержал своё обещание. Настал заветный день, год истёк. Взял он свирель и пошёл на то же место, где встретил красавицу. Сел и ну дуть.
А свирель-то пересохла. Тьфу, что за напасть! Только шипит да хрипит. Ни одной ноты не взять, даже жалкое «фью-фью» не выходит. Одно старушечье сипение: «Йенс-хвастун! Йенс-дурак! Йенс-пустобрёх! Йенс-телячий потрох!».
«Бу!» – раздалось у самого его уха. Девушка тут как тут. Глаза сияют, провела руками по темечку, золотую копну волос надвое разделила, на грудь себе положила – так и сверкают волосы на солнце.
«Ну, теперь-то я могу узнать твоё имя?» – спросил Йенс.
«Зовусь я хюльдрой, – ответила она. – И вот что, Йенс, я тебе скажу. Такого разгильдяя и болтуна, как ты, я себе в мужья брать не хочу, зря ты мной хвастал. И сам ты – как твоя растрескавшаяся свирель!»
«Ах так! – закричал Йенс. – Не очень-то и хотелось! Да у меня таких, как ты, на каждом пальце по дюжине. И все без хвостов!»
«Да я-то не такая! Вот я тебе покажу!» – рассердилась хюльдра.
Подхватила она руками свой хвост да как огреет Йенса по ушам – он и с ног долой.
Эту оплеуху Йенс на всю жизнь запомнил. Глухой, полоумный, ходит он с сумой по хуторам, побирается. А девичья любовь так его и колет. Куда бы бедняга ни пришёл, везде находится одна воструха, которая непременно спросит: «Что, Йенс, много красоток в твоей деревне?». И Йенс аж весь просияет: «О да, они там такие ладные да статные!..».
Горный тролль
В высокой чёрной скале жил горный тролль. Только раз увидел он солнце – и окаменел.
Веками
