горничная. Объяснить всего этого малютка, конечно, не могла, и ей пришлось довольствоваться сердитой миной.
Прюденс, не зная всего этого, дергала занавески, передвигала разные предметы, каждый раз спрашивая: «Это?» Но, так и не получив ответа, она отказалась от этой затеи и начала кормить сестру. Операция эта прошла неудовлетворительно, так как Прюденс оказалась весьма неловкой нянькой. Августа, по крайней мере физически, была самым настоящим восьмидневным младенцем: она захлебывалась, кричала, забирала в рот слишком много молока, давилась, и ее нужно было хлопать по спине. Половина чашки пропала даром. Малютка брыкалась, проливала молоко на ковер, но наконец кормление, хоть и не очень удачное для обеих сестер, все-таки закончилось.
– Ну а теперь, – сказала Прюденс, – мне придется на некоторое время оставить тебя одну.
Августе, очевидно, не понравилась эта перспектива: она тут же скорчила гримасу и, несомненно, собиралась зареветь.
– О, постой, постой! – крикнула ей сестра. – Тебя непременно услышат! Какая ты эгоистка, боже мой! Молчи, ради всех святых, да подумай хоть немного о ком-нибудь, кроме себя! Ну, что же мне еще делать? Хорошо тебе капризничать, но ведь что-нибудь нужно сделать, и сделать поскорее, а так как ты не можешь мне помочь, то я должна решать сама. Я сейчас же пойду к миссис Гельдхераус и буду умолять ее как-нибудь тебя вылечить. Она, наверно, знает какое-нибудь противоядие, а ты между тем, пожалуйста, веди себя потише. Не кричи, а то Мэри услышит тебя из коридора. Я скажу ей, что ты больна и что тебя ни в коем случае нельзя беспокоить.
Августа, должно быть, вняла голосу разума, ибо рожица ее потихоньку разгладилась, и она перестала пищать. Прюденс, надев шляпу, вуаль и накидку, получше подоткнула одеяло под свою пожилую малютку и тщательно заперла все двери. Затем, сообщив Мэри о страшном недомогании сестры, отправилась разыскивать вдову естествоиспытателя.
Пока бедняжка пробиралась по Блумсбери-сквер на Гендель-стрит, в ее голове царил хаос. Дом номер 194 оказался мрачным и грязным. На двери висело объявление в рамке: «Меблированные комнаты», на подоконнике в столовой сидела черная кошка и лениво умывалась на солнышке. В ответ на многократные звонки дверь отворила грязная служанка в съехавшем набок чепце.
– Вам миссис Гельдхераус? – осведомилась она и, получив утвердительный ответ, добавила: – Да их тут нет. Уехали нынче утром, чуть свет. Вчера ночью получили телеграмму, чтобы поскорее, значит.
Вплоть до этой минуты, когда сердце, словно налитое свинцом, оборвалось, Прюденс не сознавала, как поддерживала ее надежда.
– Куда же она уехала? – спросила она слабым голосом. – Может быть, она еще вернется?
– В Париж уехали, – ответила служанка. – Вернется? Не, это навряд.
– Можете вы дать мне ее адрес в Париже?
– Они чей-то тут написали хозяйке, куда, мол, им отсылать письма. Коли войдете и посидите маленько, я погляжу, может, и найду вам. Самой-то мне не прочесть, пожалуй, по-французски
