сжимает его в ладошке, сует в рот и с одного раза откусывает ему голову. Смотрит на тельце в своей руке. Оно дергается, вздрагивает и затихает.
– Бедная зверушка, – улыбается миссис Бибби.
Девочка трется губами о мягкое брюшко тритона, а сама смотрит на улиток, которых освещают на полу косые лучи утреннего солнца.
4
Брайди Дивайн путешествует налегке – со своим стареньким кожаным саквояжем. На ней короткий плащ, белый вдовий чепец и безобразный черный капор. Еще очень рано, только-только рассвело. Внизу под ней кишмя кишат крысы, копошащиеся в древних невидимых реках, в черных, как Стикс, притоках, затерянных под землей, под ногами Лондона. Над головой в вышине неподвижный воздух прорезают чайки. Она идет по мосту. Над Темзой висит туман. Сейчас время отлива, и к реке спешат уличные мальчишки, собирающие мусор по ее берегам. Одетые в лохмотья, они сходят на илистое дно, налегая на свои длинные палки. Глинистая жижа принимает их, засасывает детские ноги, саднящие от ее алчных поцелуев. Они бредут по ледяному мелководью под надзором величавых цапель, взирающих на все и всех вокруг с высокомерным презрением. Однако цапли не только наблюдают, но и слушают – внимают звонким пронзительным крикам «илокопателей», возвещающих о своих находках: о катушках и гвоздях, костях, монетах, обрывках медной проволоки.
Еще очень рано. Просыпаются уличные торговцы фруктами – просыпаются усталыми, потому что всю ночь в своих снах они, бранясь и чертыхаясь, лавировали с тележками между безжалостными омнибусами. И фабричные рабочие вылезают из теплых вонючих углов, в которых они ютятся со своими семьями, и, взъерошенные, идут на работу, сунув в карман горбушку хлеба. Кухонные служанки продирают глаза, приходя в себя, только когда уже смотрят на холодные угли нерастопленного очага. А над ними их хозяйки ворочаются на украшенных рюшками подушках, грезя о горячем чае и мопсах. В предместьях старшие клерки застегивают воротнички и готовят деньги для проезда в омнибусе. Младшие клерки проверяют, не обтрепались ли у них манжеты, прихорашиваются, начищаются, чтобы в своей залатанной одежде и поношенной обуви выглядеть по возможности безупречно. И пополняют ряды легионов, что полируют булыжники Лондонского моста дважды в день.
Еще очень рано, и дамы полусвета, только что поужинав свежими горячими булочками прямо из пекарен, собираются отойти ко сну. Нарумяненные, с алыми губами, непокрытыми головами и обнаженными руками, они стоят в ленивых позах в дверных проемах. Курят, смеются, зазывают. Брайди они улыбаются, некоторые окликают ее по имени – одинокую женщину, шагающую по пробуждающемуся городу.
Или она не одна?
Брайди оборачивается. Пока никого.
Впереди вокзал Виктория – с новенькой односкатной крышей над платформами, призванной оградить благородных обитателей Пимлико и Белгравии от оскорбительных шумов и запахов железной дороги: дыма и пара, топота пассажиров, криков кондукторов, скрипа колес и шипения паровозов. Брайди минует
