style="font-size:15px;"> – Почему ты это говоришь?
– Я тебя умоляю. Об этом все знают. Я видела вас двоих на лугу.
Майкл густо краснеет, делая вид, будто он целиком сосредоточил внимание на обтирании жемчужинки краем рубашки. Он явно нервничает. Я еще никогда не видела, чтобы он нервничал.
– Наши отцы уже давно обговорили каждую деталь. Сколько нам надо детей… и даже как мы их назовем.
Я смотрю на него и невольно улыбаюсь. Раньше я думала, что мне будет странно представлять его женатым, но, оказывается, я была не права. Я чувствую, что брак подходит ему как нельзя лучше, что именно для этого он и создан. Думаю, он все эти годы проводил время со мной просто для забавы, чтобы избавиться от бремени долга перед семьей, а также от мыслей о маячащем впереди годе благодати, – для меня же наша дружба значила куда больше. Нет, я не виню его за то, что он стал таким. Это даже хорошо. Тяжело идти против судьбы, против того, чего от тебя ожидают, против своей собственной натуры.
– Я рада за тебя, – говорю я, отлепляя от колена алый кленовый лист. – Правда, рада.
Он поднимает лист и проводит пальцем по его прожилкам.
– Тебе не кажется, что на свете есть нечто большее… нечто лучшее, чем то, что нас окружает?
Я гляжу на него, пытаясь понять, что он имеет в виду, но мне нельзя ввязываться во все это снова. Это слишком опасно.
– Что ж, если тебя будут посещать такие мысли, ты всегда сможешь сходить в предместье. – И я тыкаю его кулаком в плечо.
– Ты понимаешь, о чем я. – Он делает глубокий вдох. – Уж кто-кто, а ты должна меня понимать.
Я выхватываю у него жемчужину и прячу ее в подгиб подола.
– Не размякай, Майкл, – говорю я. – Скоро ты займешь самое завидное место во всем округе – будешь руководить аптекой, возглавишь совет. Люди станут тебя слушать. И у тебя появится настоящая власть. – Я изображаю на лице жеманную улыбку. – Мне надо попросить тебя об одном маленьком одолжении.
– Для тебя все, что угодно, – отвечает он, вставая.
– Если я вернусь живой…
– Конечно же, ты вернешься, ведь ты умная, крепкая, стойкая и…
– Если я вернусь, – прерываю его я, стараясь по возможности отряхнуть платье. – Я решила, что хочу работать на земле, и надеюсь, что, благодаря своему месту в совете, ты мог бы замолвить словечко, чтобы мне дали трудиться в полях.
– Зачем тебе такая жизнь? – Он недоуменно сдвигает брови. – Ведь это считается самой плохой из всех работ.
– Это хороший, честный труд. И я в любое время смогу смотреть на небо. И тогда как-нибудь за ужином ты взглянешь на свою тарелку и скажешь: эге, какая славная морковка – и подумаешь обо мне.
– Мне не хочется думать о тебе, глядя на какую-то чертову морковку!
– Да брось ты! Какая муха тебя укусила?
– Совсем скоро тебя некому будет защищать. – Он начинает ходить взад-вперед. – Там, вдали от города, опасно. И я слыхал, что толкуют:
