усадили рядом с командармом 2-го ранга с Дальнего Востока. Мы редко встречались, поэтому фамилию его я точно не помню – по-моему, Нациевский. С правой стороны от меня сидел Щаденко – заместитель Наркома обороны. Больше опасений у меня вызывал Нациевский – если он успеет разгадать мои намерения, мне явно несдобровать. Этот верзила с лицом держиморды мог бы просто раздавить меня своим телом, помешав исполнению задуманного мной. Щаденко я не опасался – он больше специалист по работе с пером и бумагой – не станет соваться.
Примерно в шесть десять появился Сталин в окружении свиты и охраны. В основном меня интересовала охрана. Два дюжих молодца ростом под два метра и весом килограммов под сто. Ну и, разумеется, праздничный стол со всех сторон окружили официанты с бульдожьими мордами – сомнений не было, что это натренированные молодчики из НКВД, готовые мгновенно среагировать на малейшее подозрительное, по их мнению, движение.
Десятиминутная овация сопровождала вход «любимого вождя» с прихлебателями. Я в это время был сосредоточен на своих мыслях. Теперь мне оставалось дождаться, когда Сталин пойдет по нужде либо же пойдет обходить всех участников торжества – чокаться и следить, как его подданные раз за разом осушают бокалы. Второе, разумеется, менее вероятно – природная подозрительность вождя троекратно усилилась после неоднократных покушений на его жизнь, поэтому он не решался «ходить в народ».
Начался пир, вино и водка лились рекой – вождь любил, когда все упивались, ему нравилось, как гости упивались до поросячьего визга, а на утро, помимо тяжелого похмелья, пытались вспомнить, что было накануне и мучились неизвестностью вкупе с чувством вины.
Примерно через полчаса я вышел из-за стола и направился в туалет, где, убедившись, что мои действия никому не заметны, я высунул кортик из носка и засунул его в потайной карман в рукаве кителя.
Вернувшись, я стал выжидать удобного момента. Для исполнения моего плана существовал еще один риск – Сталин мог уйти в разгар пиршества неожиданно и тогда все будет упущено, все пойдет прахом.
Пока я предавался таким размышлениям, произошло неожиданное – меня подозвали к столу, где находились члены Политбюро. И, чего я совсем уж не ожидал, – навстречу мне поднялся сам Сталин. Он взял со стола бокал с «Цинандали» – его любимым «летним» вином и, к моему удивлению произнес тост в мою честь, сказав при этом, я сейчас точно не вспомню слова, но что-то наподобие:
– Некоторым не нравится товарищ Сталин, некоторые критикуют его политику, как внутреннюю, так и внешнюю, некоторые, я знаю, даже желали бы убить товарища Сталина, уничтожить его, стереть с лица земли.
Я видел как напряженные выражения появились на лицах людей, сидящих за столами. Сталин, тем временем, развивал свою речь:
– Стереть с лица земли не одного меня, но и всю нашу социалистическую родину с его великим народом. Но благодаря нашей доблестной Армии, славный сын которой, командарм 1-го ранга Константинов, стоит
