город. Там снова и снова – налёт. Плывут по небу немецкие армады. Одна за другой. Подплывают. И с рёвом – вниз, отправляя к земле бомбовый груз. Клубы дыма и пыли, всплески бушующего пламени. Огонь и дым, огонь и смерть всему что ни есть живому. И мёртвому – тоже огонь, для истребления в прах.
Соваться на переправу днём было страшно. Ждали ночи.
В глубоком Банном овраге, в пещерах и норах его, прятались женщины, старики, детвора, пережидая день, чтобы ночью переправиться на ту сторону Волги, от неминуемой смерти убегая.
Это было давно, век назад. А теперь – тихая тёплая осень, синяя речная вода, в небе – белые чайки.
Рядом – Музей обороны Сталинграда. Высокий купол панорамы, просторные залы с оружием, снарядами, бомбами – остатками войны. На воле – клумбы с цветами, голубые ели, берёзы с ещё зелёным листом и две нарядные яблоньки-«китайки», усыпанные алыми плодами, мелкими, но приглядными, приманчивыми для детворы. А еще – как и положено музею военному – танки: КВ, ИС, Т-34, два самолёта и целый ряд артиллерии: зенитки, противотанковые пушки, гаубицы, самоходные артустановки. Большинство – наши, но есть и немецкие, с крестами.
Возле танков и орудий всегда много детворы: разглядывают, трогают, лезут на башни да лафеты, даже на стволы забираются. Детвору не страшит молчаливое железо, чужое и наше. Для детворы это просто большие игрушки. Живые танки да пушки бывают лишь на экранах телевизоров, планшетов, компьютеров. Но там – тоже игра или кино. Бояться нечего. Даже в пору вечернюю.
Век назад ночная переправа на Волге оказалась страшнее дневной. Горел город, горящая нефть стекала по берегам и плыла по теченью. Немецкие ярко-белые световые бомбы-«лампы» висели над водой, раздвигая багровые сумерки, помогая лётчикам найти цель.
По всему берегу кипел людской муравейник: раненые, женщины с детьми, старики. Крик и плач. На баржи, на катера да баркасы, на пароходы в первую очередь грузили раненых: на носилках ли, своим ходом. А уж потом остальные, кому повезёт, кто сумеет пробраться, протиснуться по трапам, по дощатым настилам в людской сумятице, толчее. И всё это в самолётном гуле и вое, в близких разрывах снарядов и бомб, шрапнельных, фугасных, в пулемётных очередях.
Для матери и мальчика это была вторая ночь ожиданья, тщетных попыток попасть на какую-нибудь баржу ли, баркас, катер, хотя бы лодку, плот и переправиться через Волгу, убегая от войны и смерти.
Большой двухпалубный пароход обещал принять всех и грузился долго. Сначала – раненые бойцы, потом хлынули остальные, толпой. По трапам, по сходням, по доскам, напрямую через борта, забивая до отказа палубы, трюмы.
Мать с мальчиком были уже на трапе, карабкаясь в тесноте таких же бедолаг.
Два шага оставалось до желанного заветного борта. Мать слёзно просила: «С дитём, Христа ради… Дитя пустите… Он – тоже раненый, – причитала она, проталкивая сына вперёд: – Возьмите сыночка, его одного». Только о нём она думала: «Пусть спасётся».
Но
