настрой подавай. Извините…
Хлесткая пощечина обожгла его щеку.
– Ты еще пожалеешь об этом, – пообещала Нина Васильевна. – Ты еще на коленях меня будешь умолять! Импотент!
И она, театрально зарыдав, выскочила из комнаты.
Плач ее постепенно удалялся.
Лютиков сел в кресло, потирая щеку. Впервые женщина открылась ему совершенно с незнакомой стороны. И надо же было такому случиться после его кончины!
Он еще сидел и переживал происходящее, когда прилетела муза.
Зависнув над креслом, муза Нинель брезгливо осмотрела стол, рюмку со следами губной помады на ободке, поморщилась и оглядела Лютикова.
– Развлекался?
Лютиков вздохнул.
– Я как дура в редакциях за него цапаюсь, – сказала муза Нинель в пространство, – с апостолами договариваюсь об академическом издании, а он тут куклу крашеную притащил и коньяк с ней хлыщет. Ну, говори, наверное, ведь не только коньяк пили? Было, Лютиков? Было?
Лютиков отрицательно помотал головой.
Муза Нинель нервно засмеялась, подлетела к тахте и сняла с подушки длинный черный волос.
– Не было, говоришь? – переспросила она, внимательно разглядывая волос. – Крашеный. Этой твоей поклоннице под сорок уже, Лютиков. Что ты себе моложе найти не мог?
Держа волос двумя пальцами как неотвратимую улику, она порхнула к сидящему Лютикову, дрогнувшим голосом сказала:
– Гад ты, Лютик! Я за него уродуюсь, а он…
И щеку незадачливого поэта хлестко ожгла вторая пощечина.
Муза Нинель, разумеется, тоже заплакала, но плакала она чистыми и светлыми слезами, как только и могут плакать влюбленные, поэтому ее плача на улице не было слышно.
Лютиков посидел немного, оглаживая пострадавшие щеки, допил коньяк и вышел на улицу.
На далекой поляне звенели арфы.
Судя по доносящимся словам, там пели сразу несколько песен, поэтому все сливалось в какую-то дикую какофонию.
И тут Лютикова окликнули.
Он повернулся.
Душа, что его окликнула, выглядела несчастной.
Глава двенадцатая
Она и была несчастной.
Очень душе хотелось курить. Но вы ведь знаете правила в экспериментальном Раю, здесь и выпивку уже не поощряли, чего уж про курево говорить, когда в Раю, как в допетровские времена, любого, у кого шел дым изо рта, за пособника Сатаны считали!
Слово за слово, Лютиков с несчастной душой разговорился и понял, что она и в самом деле несчастная. Курево что! Можно было и потерпеть. А вот земная жизнь души не сложилась. Да что там не сложилась! Издевались над ней при жизни бюрократы из небесной канцелярии.
Всю жизнь душа этого человека стремилась на небеса, а ее туда не пускали.
Родился Валентин Николаевич Цуриков, как отрекомендовалась
