вот меня «зисятники» уговорили хоть раз проучить «жилстроевцев».
Подкараулил я их на той же горе, где они наших ребят изнуряли. Переморгнул с ближнего на подфарники. А они на дальнем дуют и вся любовь. Никакого внимания на мою просьбу убавить свет не обращают. Притормозил я малость, подпустил их метров на пятьдесят, а потом – как врубил прожектор. Они все и пристыли. Спускаюсь по-малому. Мат слышу. Кричу: «Это вам за наших «зисятников».
Может, мера моя и была злодейской, но больше «жилстроевцы» светом не баловались.
И вот, говорят, на головной машине тот раз ехал там какой-то тип из начальства и засек мой номер. И сегодня мочалить на собрании решили мою душу. А может, и попробовать и «ума вставить». Это как получится. И то и другое, то есть выговор и простое порицание, по-моему уже на меня не действуют. А наказывать более решительно здесь, в командировке, просто не решаются. А вдруг я возьму да и кину на стол заявление. Сколько тогда машина простоит без шофера.
Пока я огинался по гаражу, еще одного неудачника встретил. Только из соседней, местной колонны. Звали его Михаил. А по фамилии Донсков. Шустрый такой. Фикса спереди. О чем бы не заговорил, он обязательно в курсе. Завидовал я таким людям, хотя и сам не был дундук дундуком, как некоторым казалось.
Но удивил Мишка меня еще и тем, что он уже был женат. Жена, как и я попервах, тоже ему в рот заглядывает. Познакомил он меня и со своими родителями: с отцом – в прошлом моряком-черноморцем Михаилом Михайловичем и матерью Анной Ивановной – доброй такой старушкой, всю жизнь о ком-то в беспокойстве прожившей.
А какие она пироги пекла!
Словом, зачастил я к ним. Не только на пироги, конечно. Нравилось мне слушать, как Михаил Михайлович разные флотские байки рассказывал. А поведать ему было что. В Гражданскую дважды его к стенке ставили. И оба раза пули ранили, но не убивали. А он, очухавшись и отлежавшись, вновь продолжал не просто жить, а и воевать.
Иногда, особенно когда случится дождь или другая непогодь, приходят воспоминания и к Анне Ивановне. Она все больше рассказывала, как у пана в услужении жила. Через какие там муки и унижения прошла.
«Даже не верится, что все это было!» – вздыхает она.
Так вот пока я у Донсковых-старших обретался, приехал из города Иван Палыч. Вижу, не в «духах». Кепку в руке носит. Он всегда, когда что-то не по нему, или неприятность какая, голову обнажает. Словно ждет еще более жестокого удара.
«Чего ты стоишь?» – спрашивает меня.
Ну я ему, понятное дело, объясняю: направляющая втулка, по которой штанга ходит, полетела.
«А где этот Садомчик?» – спросил.
Садомчиком он звал нашего механика по фамилии Адамчик.
Гляжу, и тот рысит к случаю.
«Ну ладно, – произнес Чередняк, делая вид, что не видит механика. – Садомчик заводную ручку от коленвала не отличит. Но ты – слесарь! – он поднял вверх указательный палец. – Ты-то куда смотрел?»
И
