Мы не видели, как он погиб.
Пришли немцы. Застрелили дедушку: он в соседней щели ухаживал за двумя ранеными бойцами. Нам приказали уходить на Гумрак…
Ночью умерла бабушка: как освободила нас! До самого утра мы с мамой и Клавой, ее сестренкой, почти моей ровесницей, пытались наковырять землички со стенок, со дна щели… Завернули бабушку, легкую такую, в ее теплое одеяло, присыпали немножко…
И сидели над ней. И не плакали.
Это был уже ноябрь.
Пятое ноября. Последний, как оказалось, теплый день осени 42-го.
…Кто поверит, что через много лет сам маршал Чуйков даст мне посмотреть свою сталинградскую карту. А я покажу ему дом моего деда на ней. Такая карта! И такой уж, оказывается, ее хозяин, что в свои 80 он помнил, кто там воевал и чей полк остался.
Эта встреча была в Барвихе, в санатории… Мы сумели договориться и снимали очерк о семье маршала. Записали его обращение к сталинградцам. Василий Иванович будто прощался со своими солдатами. Обращался к вдовам, просил у них прощения.
Сидел я тихонечко, слушал.
Разве мог знать тогда, осенью 42-го, что мы от своей щели в пяти минутах ходьбы до штаба его армии! Но не поднять было головы, какое там ходить…
А они воевали.
Мне стыдно было признаться: ведь утаил и когда-то в своих анкетах, промолчал и сегодня, что 61 день был в плену. Что топал в сторону Германии покорно, уже с молитвой покойной бабушки… Не как сын комиссара…
А они воевали.
Р. S. Сталинград. Только 200 дней той войны. Когда сложили, разделили, умножили – получилось: по десять тысяч русских, немцев, украинцев, румын, казахов, итальянцев, татар, евреев… Как на жертвеннике… Каждый божий день сгорали по десять тысяч человек!
И никто не забыт?
Кто помнит то время? (И как, если помнит?)
…Когда я впервые в жизни заполнял анкету и должен был автобиографию сам написать – больше получалось у меня об отце: происхождение, состоял ли, привлекался ли, есть ли родственники за границей?.. И самый тогда обязательный вопрос: находился ли на оккупированной территории?
Мандатная комиссия, думал, скажет: сын такого человека, конечно, «наш». Очень хотелось, чтобы мне поверили. И боялся, как многие тогда, вдруг узнают про наш с мамой плен.
…Вся надежда на отца.
Это был август 1945-го. Заканчивалась Вторая мировая. Последняя победа: самураи. Промелькнула Хиросима… Сразу и не поняли, какая это страсть – атомная бомба! Американцы – наши. Мы, пацаны – будущие сталинские соколы! Мы и чистое небо над нами!
И комиссия меня долго не допрашивала, благословила в кадетский корпус (так это называлось при царе)… Седьмую Сталинградскую спецшколу ВВС. Мечта: военно-воздушные силы!
Только военврач-фронтовичка спросила: очень хочешь?
Но анкета? Вдруг докопаются…
…В 12 лет осиротел Василий Степанов. За ним шли еще трое: сестренка,
