ответил я.
– Вкусы бывают разные, – сказал пристав Кефф. – Мне этот ландшафт не по душе, да и следить за другим человеком там невозможно, ведь спрятаться там абсолютно негде. Итак, мне оставалось выбирать одно из двух: или посадить Розанну в тюрьму, основываясь только на подозрениях, или пока дать ей волю поступать по своему усмотрению. Не желая беспокоить одну особу, которую мы пока не станем называть, я вернулся домой, чтобы просить вас проводить меня в ту самую рыбацкую деревню.
Когда пристав более подробно описал то место, я понял, что это хижина, в которой живет рыбак по имени Йолланд с женой и двумя взрослыми детьми, сыном и дочерью. Знакомство Розанны с ними началось с дочери, у которой была уродливая нога и которую прозвали Хромоногой Люси. Две девушки, страдавшие от своего безобразия, питали, я полагаю, самые добрые чувства друг к другу.
Добравшись до хижины, мы узнали, что рыбак вместе с сыном уплыл на лодке, а Хромоногая Люси, всегда слабая и утомленная, отдыхала на постели наверху. Добрая миссис Йолланд одна приняла нас на кухне. Когда ей стало известно, что мистер Кефф – лондонская знаменитость, она поставила на стол бутылку голландского джина и не спускала с пристава глаз, как будто не могла на него наглядеться. Пристав в своей обычной манере – подбираться к главному через околичности – завел разговор о королевской фамилии, но уже через четверть часа после того, как мы зашли на кухню, добрая миссис Йолланд была убеждена, что она беседует с лучшим другом Розанны.
Будучи твердо уверенным в том, что пристав зря тратит время, я сидел и слушал их разговор почти так, как прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кефф демонстрировал удивительное терпение, пытая счастье, производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу, авось попадет. Все к чести Розанны, ничего ей во вред – вот чем это закончилось, как он ни старался. Последнюю попытку сыщик предпринял, когда мы, посмотрев на часы, уже собирались прощаться.
– Доброго вам вечера! – сказал пристав. – И все же, несмотря на то что Розанна Спирман имеет искреннего доброжелателя в лице вашего покорного слуги, ей не следует оставаться на этом месте.
– Господи! Да она же его оставляет! – вскрикнула миссис Йолланд.
– Неужели? – удивился пристав, да и я навострил уши. – Что же с ней будет? У бедняжки ведь нет больше друзей, кроме вас и меня.
– Есть! – возразила миссис Йолланд. – После сегодняшнего разговора на кухне с моей дочерью Люси и со мной Розанна попросила позволения пойти одной наверх, в комнату Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. «Мне нужно написать письмо одному другу, – сказала она. – У нас в доме, где за мной подсматривают слуги, я этого сделать не могу». Кому это письмо было адресовано, я не знаю, но оно, должно быть, очень длинное, судя по тому, сколько времени она просидела над ним наверху. Когда Розанна спустилась, письма у нее в руках не было. Я предлагала ей почтовую марку, но она отказалась. Бедняжка немного
