улицы Дохань?
Гордон взглянул в сторону площади Луизы Блахи и вздрогнул, услышав дребезжание проезжающего мимо трамвая.
– Нечасто.
– А распутную еврейку с молитвенником в сумочке – и подавно. Чего стоит только один «Мириам»!
– Да что мне с того? Как будто я должен знать, что такое «Мириам».
– Жигмонд, вы уже пять лет назад вернулись на родину, но еще многого здесь не знаете.
– Не начинайте.
– Нет, я скажу. Здесь и сейчас. В этой стране имеет огромное значение, кто еврей, а кто нет.
– Сейчас опять начнете про свои саксонские корни и про то, что у вас в Трансильвании были друзья евреи и румыны.
Кристина отпустила руку Гордона, развернулась на углу и решительным шагом пошла в сторону Октогона. Мужчина поспешил за ней:
– Не сердитесь!
– Иногда вы ведете себя как дикарь, понятия не имею, как я вообще пускаю вас в свою кровать.
– В свою кровать? Это современное чудовище подарил вам я.
– Но сплю в ней я. И вы, когда не забываете обо мне.
Гордон сделал глубокий вдох. Он не хотел накалять обстановку.
– Хорошо. Не сердитесь, я виноват, потому что повел себя как дикарь. Вы правы, дело действительно кажется странным.
Кристина кивнула.
– Что вы собираетесь делать?
– Понятия не имею. Или же… – Гордон на секунду задумался. – Или же можно разыскать Фогеля. Возможно, он знает, кто сделал фотографии обнаженной девушки.
– Вы так говорите, будто я должна знать, кто такой Фогель.
– Репортер-следователь газеты «Венгрия», – ответил Гордон. – Я же показывал вам его блестящую серию статей про любовную жизнь города.
– Про Чули и его банду?
– Вот видите, все вы помните, все вы знаете…
Яркие неоновые огни «Занзибара» резко выделялись на фоне вымершего Большого кольцевого проспекта. Гордон открыл дверь, они сдали пальто в гардероб и присели за столик подальше от сцены. Бронзовые светильники на столах горели оранжевым светом, оркестр негромко разыгрывался, готовясь к вечернему выступлению, официанты суетливо ходили с полными подносами, парочки старались уединиться, в воздухе запах сигаретного дыма перемешался с ароматами гуляша из фасоли и венского шницеля.
Гордон закурил, жестом подозвал официанта, заказал красное вино для Кристины, а себе – французский коньяк. Музыканты прекратили играть, конферансье объявил десятиминутный перерыв, после которого должно было начаться шоу с певицами из Нью-Йорка. Гости сразу же загудели, и Гордон не услышал, как Кристина к нему обратилась, потому что увлеченно прочесывал взглядом публику.
– Что вы сказали?
Та недовольно вздохнула.
– Я сказала, что у меня сегодня тоже кое-что произошло.
– И что же? – Гордон облокотился на стол.
– Я получила письмо из Лондона.
– Из Лондона.
– Да. Там говорится, что… –
