после пожара на буровой вышке. Но что именно произошло – это непостижимо…
С каким неожиданным юмором, легкостью, уничижающей самоиронией рассказал он историю возвышения своего отца от механика по ремонту военных самолетов до директора автобазы, и рассказ этот в его устах мне порой казался совсем не смешным. Звонарев и Черепанов старшие, демобилизованные после Победы, умудрились через всю Европу протащить домой несколько чемоданов с трофейным барахлом, подобранным в разрушенных магазинах и складах: швейные иголки, мыло, тряпки с разными рюшками и бантами.
В поселке это все кому за так давали, кому продавали, а с кем вступали во взаимовыгодный обмен. Мой отец с самого начала наотрез отказался принимать участие в этом предприятии. Он часто говаривал: «Не ты положил, не тебе и взять».
Объяснимы мотивы Звонарева и Черепанова: почти пять лет сурового солдатского быта отодвигались в прошлое, наступала мирная, гражданская жизнь, захотелось победившим пожить и на широкую ногу. Это – по-божески…
Понятен мотив отца: стыдно роскошествовать среди руин страны. Это – по-людски…
Однако это понимание не позволяет мне кого-то из них осуждать или оправдывать. Ведь именно решением моего отца Звонарев-старший был назначен директором будущей автобазы. При этом, мне думается, отец сказал: «Бери, создавай, коли уж ты такой шустрый. Посмотрим». И тот ее организовал. Ну, а уж какими методами он пользовался – это иной разговор. Во всяком случае, после того как Звонарев-младший ушел тогда от нас со статьей о «прекрасном директоре автобазы», отец оставил в покое свои виски и сказал: «Деловой человек и хороший человек – это, как правило, несовместимые вещи». От этих слов веяло тайной, права знать которую я тогда не имел. Отец умело оберегал меня от сложных взаимоотношений в мире взрослых, исподволь, недосказанностями, полунамеками готовя ко встрече с иным миром, и в то же время непонятно как, но помогал мне в кругу сверстников быть «собой среди других». Некоторые утверждают, что тут нет ничего, кроме обычной отцовской любви…
Поведение мое было гибким, чаще всего я свободно чувствовал себя во многих неожиданных ситуациях, что помогало при различных обстоятельствах сохранять чувство собственного достоинства.
В общем, рос я благополучным ребенком и, по словам взрослых, обещал быть хорошим и деловым человеком. Все бы, быть может, так и случилось, когда бы не «порок», который проявился во мне, как и у многих в подростковом возрасте, но у меня он все более и более прогрессировал. Во всех женщинах я стал видеть прежде всего женщин, и только женщин. И если из школы мне удалось вынести неплохие знания, то благодаря только тому, что большинство преподавателей были мужчины. На педагогинь я смотрел с нескрываемым любопытством, открыто и подробно рассматривая лицо, плечи, грудь, живот, бедра. Тем более что обе они, как представлялось мне в ту пору, были еще не очень старыми – лет по двадцать пять. Реагировали они на эту мою наглость по-разному, но я уже
