материальности, он стал видеть за всем этим божества или божество, одухотворенность. Одухотворяя окружающий его космос, осмысляя природу в поэтических образах и пениях, он стал превращать этот космос в природу, населяя этот мир персонажами Добра и зла, очеловечивая космос своим присутствием и поэтизируя его в мифы и сказки.
Чтобы жить в этом городе надо быть немного сумасшедшим, немного отдавать католическим конфуцианством, быть мексиканским китайцем, суетливым до низкорослости, а если все это не дано – быть глубоко влюбленным, до полного отчаяния, составляющего основу сан-францисской жизни. Сан-Франциско переполнен уродами и ошибками физической и социальной жизни: то мелькнет за окном гей, весь в черной коже с заклепками и голым зябким задом, то на углу якобы читает газету, сидя прямо на асфальте, попрошайничающее отребье – не то хиппи, не то хомлессовец, то катят тачку «Сейфвэя», будто катят судьбу, мелкопоместные и разорившиеся сизифы, перелетные и загорелые (от долгого немытья) американские бродяги – из Канады в Сан Диего, из первого тысячелетия в третье.
В ритме своих песен и молитв человек обожествляющий, homoteocratius, стал рисовать и музицировать – вся наскальная живопись, вся так называемая примитивная скульптура с повторяющимися разных размерах фигурами и деталями, вся первая эоловая и струнная музыка полны поэтических ритмов. Человек, приучивший себя к поэтизации сексуальной реальности, перенес этот опыт на всю практическую сферу жизни и стал поэтизировать (=одухотворенно дублировать) охоту и собирательство, быт, жилье. Поэзия как система вложенных друг в друга ритмов разной частоты легла в основу общественных иерархий, в матрешечность властных представлений (фараон изображается в несколько раз большим в сравнении с простыми смертными, тот же поэтический прием встречается в античной скульптуре).
Водитель нашего автобуса, хрупкая и нервная китаянка (вьетнамка? японка? таиландка?) тычит своим автобусом из угла в угол проезжей части, громко учит на ломаном английском других китайцев водить их машины, китайских торговцев – торговать своей фарфоровой пыльной вонью и сушеными гадостями морских огородов, китайские дома – стоять прямо, китайского Бога – вездесуществовать и быть милосердным к муниципальным автобусам, все остальное для нее отсутствует в этом мире.
Рядом со мной сидят две – может быть, это темнокожие мексиканки и Филиппинских островов? – они кажутся вполне сумасшедшими и одновременно страдающими пляской святого Вита. Ан нет – я, наконец, различаю у них маленькие наушнички: они ловят музыкальный кайф, поют и танцуют, сидя и разговаривая между собой о мужиках последней ночи.
Поэзия пошла двумя путями.
Первый – пророческий. Образцы высшей молитвенной поэзии даны нам и в Торе, и в Гите, и в Евангелиях, и в Коране. Экклезиаст и Песнь песней, Нагорная Проповедь, любая молитва и каждый стих пророческих посланий –
