за плечи, развернул, прижал лицом к своей груди. Волосы под ладонью такие же мягкие, как и пятьдесят лет назад.
Подняв руку, Беркана коснулась тонкого шрама на лице Вольги. Через переносицу под левый глаз.
– Битва?
– Нападение.
– Очень больно было?
– Ничего.
«Два застенка, стрела навылет, били, один раз посекли так, что, если б не отказалась от меня Марена… Мелких ран без счета. Принятие оборотнической крови. Главных шрамов не увидишь, Беркана. Не на теле они, на душе. И раны там гораздо больнее…»
– Это жестоко… Но я рада, что ты изменился хотя бы так… Иначе…
– Иначе тебе казалось бы, что я морок, тень, подменыш. Что ты говоришь с духом, вылезшим из кургана. Или просто со своей памятью.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты был прав…
Беркана уткнулась лбом в плечо Вольги. Не плачь, березка. Не плачь, великая императрица.
– Прости, – сказала Беркана, отстраняясь. – Прости. Дурь в голову ударила.
Гордо вздернутый подбородок повелительницы Империи.
– Мне пора идти.
Вольга спускался с обрыва на шаг впереди, Беркана опиралась на его руку. Оглянуться и увидеть прежнюю дочь Ольгейра…
– Вольга, – голос тих и ровен. – Вольга, что с нами будет дальше?
– Не знаю. Смолены верят, что предрекать будущее способны только женщины.
– Это мудро. Ведь мы живем не только собственной жизнью. Каждая мать глядит вперед, на дорогу своего ребенка. Почему бы не посмотреть на чью-нибудь еще?
Встали плечом к плечу, взгляды – за окоем.
– Мы встретимся снова, Вольга. В день и час, когда уже ничего нельзя будет изменить, мы встретимся снова.
Великая императрица умирала. Годы не смогли обезобразить ее лицо, только наложили печать мудрого величия, но болезнь победила эту сильную женщину. Победила, но не сломила. Даже в последние дни свои, лишенная речи и возможности ходить Бертильда Ольгейрдоттир была спокойна, горда и величественна. Люди, входящие в покои императрицы, склонялись в поклоне не по традиции.
Бертильда сидела в глубоком, специально для нее сотворенном придворными мастерами кресле. У ног ее на низенькой скамеечке примостилась принцесса Гризельда, старшая правнучка. Больше в комнате не было никого. Из окна башни, возле которого сидела императрица, были видны только ворота замка. Из того, что напротив, – море.
– Хочешь, я передвину кресло? – спросила Гризельда.
Бертильда слабо улыбнулась и покачала головой. Бледная рука, лежащая на подлокотнике, чуть шевельнулась. За время болезни прабабушки Гризельда научилась понимать ее без слов.
– Что, бабушка? Сундучок? Дать тебе?
Сундучок,
