и молчали. Сейчас в окно заглядывал пурпурный закат. Слова Дитриха были первыми за все время.
Снаружи, в коридоре, звучали торопливые шаги, взволнованные голоса, горестные причитания и всхлипывания. Иногда в дверь робко стучали. Двое пьющих вино не откликались. Как далеко можно проводить ту, кто уходит навсегда?
– Скажи, если бы она тогда осталась с тобой…
– Нет. Это только мое… – Вольга запнулся на слове. «Мое счастье»? «Мое проклятье»?
Дитрих покачал головой.
– Да. Беркана много рассказывала. Другой бы не поверил, решил, что жена наслушалась сказок про героев древности, самой сложить захотелось. Но Берхен… Слишком честна она была и слишком преданна. Да и сам я теперь… Когда смерть близко, многое по-другому видишь. Скоро, скоро я за Берканой следом. Она была моложе. И жила словно за нас двоих. Еще в войну… Летописцы уже прозвали это время Войной Женщин. Они были настоящими валькириями – Иса эрл на Окаяне, герцогиня Лорейнская на Ринке. Они вели, другие вожди просто шли за ними. Теперь снова… Беркана поведет… Только кому престол передать? Сыну старшему? Слишком долго он этого ждал, охладел. Младшим? Кому из них?
Резким движением император вдруг сорвал с головы корону. Соприкоснувшись с деревом столешницы, драгоценный янтарь глухо стукнул. Не звонче донышка пустой глиняной кружки…
– Мои дети, наши с Берканой дети не подерутся из-за тебя, – словно к живому существу, обратился Дитрих к творению древних мастеров. – А их чада? Внуки? Потомки? Воистину, нельзя, чтобы в правящих семьях рождалось больше одного ребенка. Кому отдать власть?
Корона лежала на столе между императором и бессмертным лесным бродягой. Хищно скалились семь янтарных зубцов, сполохи пляшущего в камине огня отражались в неограненных рубинах. Янтарь казался гладким, но, если приглядеться, можно было заметить тянущийся по ободку едва заметный узор. Выглядывали из глубин окаменевшей смолы то надменное лицо, то ощеренная морда… Это просто сплетение линий резьбы, бессвязная игра теней и света, больше ничего.
– Не в добром порядке Империю оставляю, – молвил Дитрих. – Слишком много земель под себя Лагейра подмяла, слишком много народов. Наша с Берканой слава ярче солнца сияла, таким вождям и поклониться не зазорно. А дети наши? В их подвигах нужды не было. За старую династию время стояло, привычка. Кого другого на престоле и представить сложно было. А вот сколько годов после моей смерти пройдет, прежде чем дворянчик мелкий приграничный на сына моего посмотрит и решит: а я чем хуже? Новой войны не заварит, силенок не хватит, а вот кусок от Империи отгрызть сумеет. Кинешься этого давить, а за спиной еще пятеро потянут. Так и растащат государство по наделам. В войну, помнишь, так было. Из-за таких вот таскунов десять лет Империя мира не знала. Тогда ничего у них не получилось, а теперь? И помочь некому. Ни Исы нет, ни Вадима Воеславльского. Да и не в этом дело. Мы тогда как спиной к морю стояли, знали: дрогнешь, сломаешь строй – и опрокинут, сомнут. Друг за друга держались, друг другу верили.
