мог спокойно отправиться в поход в сопровождении десяти-двенадцати человек или в одну сторону от гор – к самой Малаге, или в другую сторону – к самой Гранаде.
Откуда взялся этот атаман? Никто не знал. Как он выглядел? Никто не мог сказать. Его фамилия и имя никому не были известны. Вопреки обыкновению, он не позаботился даже о том, чтобы присвоить себе боевое прозвище. Его звали просто Сальтеадор, иными словами – бандит, разбойник.
Все эти россказни о таинственном главаре бандитов с большой дороги, по всей видимости, и заставили дона Иниго принять меры предосторожности. Когда его маленький караван появился перед глазами молодой цыганки, то он произвел на нее сильное впечатление: путешественники, хоть и опасались нападения, были готовы к защите. Возникает, однако, вопрос: как дон Иниго мог отправиться в путь со своей любимой дочерью доньей Флор по дороге, за которой закрепилась столь дурная слава? Почему он не поехал в объезд или не взял с собой отряд побольше? На это мы можем ответить вот что: дважды до описываемых нами событий дон Иниго проезжал с дочерью по этим самым горам, не встретив никаких препятствий. Неоспоримая истина заключается в том, что человек привыкает к опасностям и, счастливо избежав их несколько раз, перестает обращать на них внимание.
Чего только не перевидал дон Иниго за свою богатую на приключения жизнь! Он участвовал в войнах с маврами, совершал плавание по морю в страшную бурю, подавлял бунты на судах, рисковал быть убитым дикими обитателями неведомой страны! Чем для него был, по сравнению со всеми этими опасностями, переезд в двадцать миль от Малаги до Гранады в самой Испании? Не была ли это одна из тех опасностей, которые заставляли дона Иниго только пожимать плечами? А между тем было очень неосторожно пускаться в эти ущелья с таким сокровищем, какое ехало с правой стороны от верховного судьи.
Слава о неотразимой красоте доньи Флор распространилась по Испании еще во время ее путешествия из Нового Света в Старый и не была преувеличена. В свои шестнадцать лет донья Флор превзошла все сравнения и метафоры, какими одаривали ее испанские и даже арабские поэты. Она в одно и то же время олицетворяла собой великолепие цветка и сочность фрукта, грацию простой смертной и величие богини. Как в юной цыганке, с наивным изумлением следившей за приближением доньи Флор, чувствовалась смесь арабской и испанской крови, так и в дочери дона Иниго обнаруживались не только типичные черты двух прекрасных народов, но и все их тонкие и выдающиеся различия. Дитя Мексики и Испании, донью Флор отличали прекрасная матовая кожа, изящные руки, чудесные ножки андалуски, темные брови и бархатистые глаза, густые длинные волосы и гибкая талия индианок – дочерей солнца.
Что касается одежды, то ее, казалось, намеренно подобрали так, чтобы подчеркнуть красоту обворожительной путешественницы. На ней было платье небесно-голубого цвета с розовыми и серебристыми переливами и жемчужными булавками;
