им деньги без залога, без расписки. Если он не говорил, то и они не разговаривали; так ничего и не было слышно, кроме тяжкого дыхания, стука молоточков да скрипа продеваемой вощеной нити. Посмотришь на них – так можно подумать, что они работают на спор. Люди, проходя мимо этого дома, останавливались и прислушивались к звукам из мастерской. А потом, когда снова отправлялись по своим делам, говорили друг другу: «Ничего удивительного, что у Шенны водятся деньги! Никогда еще не видели мастеров, которые так усердно работают. И кормит он их хорошо, и хорошо им платит, но, хоть и так, трудиться он их заставляет, как мало кто».
Ни у работников, ни у соседей никак не выходило увязать концы с концами в этой неразберихе и решить, отчего же Шенна так тяжко трудится, чтобы заработать деньги, а после так легко с ними расстается.
Вот так и продолжалось три года. А потом – неважно, откуда взялись эти слухи, – пошли по округе вести, что Шенна собрался жениться. Стало известно, что и сватовство прошло, и день назначен. Бродяги и нищие со всей округи готовились к свадьбе. Одно лишь в этой суете было совсем странно: никак не могли люди сойтись на том, кто же невеста. Городские решили, что это дочь Диармада Седого. Диармад и сам слышал такие разговоры до того часто, что постепенно поверил каждому слову и, будьте уверены, в душе очень этому радовался. Он знал, что Шенна богат и не считает денег, а потому, конечно, думал, что ему не придется заботиться о приданом. Только одно его беспокоило: если верить людям, день свадьбы уже был назначен. До дня этого оставалась всего неделя, а Шенна так ни разу и не зашел с ним поговорить.
Наверняка, рассудил Диармад про себя, он бы и пришел, если б не разговор о приданом для Сайв. Ну хорошо. Женщина она видная, привлекательная. Тихая, рассудительная, – если, конечно, ее не злить. «Женщина лучше приданого». Сколько же мудрости было у того, кто первым это сказал. Пословицу и весь белый свет не переспорит.
Прошло еще два дня, а от Шенны все не было ни слуху ни духу. Очень удивлялся Диармад. А Сайв удивлялась в два раза больше.
– Поди, – сказала она отцу, – и поговори с этим человеком. Если он такой непонятливый, чтоб самому явиться и поговорить с тобой или со мной.
Диармад отправился в путь. Приблизившись к дому Шенны, он услышал, что работа кипит там такая, будто всему миру не хватает башмаков и никто не может их пошить, кроме Шенны и его артели.
Диармад зашел к ним.
– Бог в помощь всем вам, – сказал он.
– И тебе помогай Бог и Дева Мария, – ответил Шенна.
– Вот уж правда, Диармад, – заметил один сапожник, – ты как раз вовремя. У меня уже глаза заболели неделю всматриваться в эту тропинку и то и дело думать, что вот-вот тебя увижу.
– Забавные дела, – сказал Диармад, – а у меня не только глаза болят, но и плечи, оттого что я стою в дверях да подпираю косяк, и все гляжу, чтоб и ворона по улице не пролетела без моего ведома, а насчет каждого, кто попадается мне на глаза, я уверен, что это Шенна, покуда он не подойдет поближе.
– Это я-то? – отозвался Шенна.
– Ты
