Опасно и то, что среди тех, кто по долгу присяги и клятвы призваны охранять, защищать, исцелять, спасать, есть нечистоплотные на руку и с мародерскими замашками. Для кого – несчастье, а для них – нажива. Без зазрения совести и содрогания души могут ограбить в той же «скорой помощи», в морге (потом одежда с погибших и всякие их вещи продаются на рынке), на месте происшествия. Никто никого не боится, не остерегается. А отстоять свое правое дело тем, кто потерял близких родственников… Им не до борьбы: и карман тощий, и далеко, и болезни донимают. Одурачить, оболванить их проще простого. Конечно, подло это, бесчеловечно!
Наконец-то я смог встретиться в РОВД со следователем. Он передал сумку. Пустую.
– Продукты завонялись. Пришлось их выбросить.
«Завонялись» соленая ветчина, сметана, мерзлые курица, говядина, герметично запакованные в двойные целлофановые пакеты. Да и минуло чуть больше суток!
Алешины документы вернул: паспорт, студенческий билет. А 750 рублей?
– Их у твоего сына не было.
Выходит, нерадивые родители отправили свое чадо в город на такси да еще на двухнедельное проживание (учитывая и сестру) без копейки денег.
Шапка норковая?
– Тоже не было.
Правильно, зачем она нужна в крещенский мороз!
Причем такому же мародерскому ограблению подверглись и другие погибшие.
– У вас дети есть? – спросил я не без умысла лейтенанта.
– Двое…
– Пусть Господь оградит их от злых людей!
Во второй мой приезд я получил письменное разрешение присутствовать на предстоящем суде. Следователь сказал, что виновником признан водитель грузовика (он же предприниматель). В дорожном журнале поста ГАИ зафиксирован его роковой таран при обгоне КАМАЗа. В результате – разбитая легковая машина и три загубленных жизни. Однако позже произошли резкие изменения. Следователь якобы уволился. А занявший его место на мое имя прислал уведомление, в котором лаконично сообщал, что «…в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности… дело… производством прекращено». Вот так: виновник уже не виновник. Дал «на лапу» – и свободен! Словом, откупился.
Осталось для меня невыясненным то, что беспокоило и волновало особенно. Вспоминаю недоумение работницы морга:
– На всяких мертвецов я нагляделась. Не пойму, почему твой сын не остался жив? Ведь у него череп, грудная клетка, ребра целые. Должен бы жить.
– Почему вся его одежда мокрая? – спросил я ее.
Она пояснила:
– Он же сидел в разбитой машине в расстегнутой куртке – снег набивался и таял.
Как узнать, в каком состоянии после столкновении машин пребывал Алеша? Мои усердные расспросы тонули в недомолвках и молчаливой отстраненности. Ничего вразумительного я не добился ни от дежуривших на посту в тот день сотрудников
