заняться, и мама напомнила, что имеет образование финансиста; честнее быть рядовым плановиком, бухгалтером, счетоводом, нежели вымаливать у зрителей жидкие аплодисменты, знать, что не способна на чудо. Что касается дочери, то она пока неосознанно чувствует отсутствие у родителей лада. «Люся родилась, как говорится, в опилках и должна остаться с отцом, который ей нужен больше матери»…
В динамике раздался голос помощника инспектора манежа:
– Гостюнина, приготовься к выходу!
Люся прижалась подбородком к коленям и, словно наяву, увидела, как много лет назад прыгала на одной ноге вокруг плачущей мамы.
«Она поступила правильно, все сделала во имя моего будущего. Напрасно многие, в их числе тетя Ира, осуждают ее, жалеют меня. Во время переходного возраста я вела себя, как звереныш, огрызалась даже на ласку, лишь потом поняла, что мама поступила верно, здраво, во имя моего счастья, будущего, что папе трудно жить под одной крышей с чуждым цирку человеком, рано или поздно он ушел бы от нее, так пусть уйдет она… Много лет спустя, когда училась в цирковом училище и мама навестила, хотелось спросить, отчего не выходит вторично замуж, но промолчала. Мы долго говорили, с трудом простились, мама попросила поздравить папу с награждением на Всемирном фестивале цирков медалью, пожелала ему крепкого здоровья. И я обратила внимание на мамины глаза – прежде они были иными, мама никудышняя артистка, не могла сыграть безразличие к папе, все годы продолжала любить его, радоваться его успехам. Если папа гастролирует на Волге, берет отпуск за свой счет, ездит в нужный город, покупает билет на галерку и смотрит папину работу…»
В дверь постучали.
– Иду! – Люся сбросила халат.
«Кто и зачем пустил сплетню, что мама бросила семью из-за мотогонщика? Несусветная ложь больно ударила папу, он надолго ушел в себя, стал нелюдимым, и Али тоже поверил лжи, будто любезничаю, соблазняю чужих мужчин! В чем-то виновата я сама: зачем, спрашивается, улыбалась этому полковнику, тем самым разожгла у Али ревность? Все считают его настоящим Отелло, несдержанным, несносным, и никто не догадывается, что он лучше других…»
Люся вышла в коридор, где униформисты таскали тумбы для второго отделения «Белые медведи». Где-то лаяли собачки, ржали кони, одного из арабских скакунов вел под уздцы Али. Увидев жену, пожелал ни пуха.
– К черту! – Люся почувствовала возвращение необходимого спокойствия, настроя на работу, желания удивить если не весь мир, по крайней мере, публику в цирке. Забылась безобразная сцена ревности Али, появилась уверенность в себе, собственных силах.
«Напрасно обижалась на Али, прекрасно знаю о его взрывном характере, не стоило давать даже малейшего повода к ревности…»
Вспомнила, как отправляла маме телеграмму о смерти отца. Стояла поздняя осень, на город осел туман, погода была нелетной, но мама на перекладных успела к похоронам. Встала возле гроба, обняла дочь, и та уткнулась
