Высокий пост главнокомандующего военизированной белогвардейской организацией в Европе принял как должное.
«Отчего-то считается большим пороком стремление во всем быть первым. Но истинно военный человек может быть тщеславным, желать повышений в звании, должности. Я долго шел к посту главы Союза, ни перед кем не лебезил, не унижался, не раболепствовал, никого не подсиживал…»
Денщик услужливо смахнул щеткой с мехового воротника невидимую пылинку.
«Федор снова ходит по квартире в шерстяных носках, будто в казачьем курене! – с теплотой подумал генерал. – Он и Лидия единственные, кому могу во всем доверять. Жена любит, Федор предан как пес до гроба, в штабе же немало таких, кто с радостью подставит ногу, даже предаст и продаст».
– Нонче поутру у барчука построение, – прошамкал беззубым ртом Федор. – Надобно не опоздать, не то попадет от ихнего дирехтура.
– Слышал, Павел? Мотай на ус, – генерал обернулся к сыну.
– Да, папа.
Старый денщик без памяти любил Павлика, окружил мальчика той нерастраченной нежностью, какой не мог одарить оставшихся на Дону собственных внуков. Как и другие русские на чужбине, тосковал по Родине.
– Накажите барчуку не ехать в гимназию на автобусе – там духота. Пусть пешим идет, – попросил денщик.
– Ты прав, перед занятием полезно дышать свежим воздухом, – вступила в разговор Лидия.
– Да, мама, – вновь кивнул Павлик, произнося слово «мама» по-французски с прононсом, ставя ударение на втором слоге.
Кутепов оглядел Федора с ног до головы, отметил, что денщик изрядно сдал – голос ослаб, по-старчески семенит, сутулится, словно взвалил на плечи мешок овса, глаза слезятся. Немощь вызывала жалость.
«Старость не радость. Жаль, нечем помочь. А горбится не только от немалых лет, согнули известия из России о расказачивании, высылке в Сибирь домовитых казаков с семьями…»
– Павлик, изволь слушаться Федора, – попросила сына Лидия. – Бери пример с отца – никогда не опаздывает. И не забудь про варежки.
– Варежки остались в России, – хмуро поправил генерал. – Здесь их заменили перчатки.
3 Плевицкая с грустью смотрела в зеркало.
«Под глазами снова мешки… Лицо одутловато… Растет второй подбородок. Придется тщательнее накладывать грим не только перед выходом на сцену… В ресторан оденусь без претензий, бриллианты оставлю дома, чтобы никого не смущать… Генерал вроде царька в Союзе. Отчего Центр приказал с ним сблизиться? Уж не желает ли завербовать? Кутепова не купить посулами – амнистией, высоким постом в Красной Армии. Он не продастся за тридцать сребреников, не дрогнет под дулом револьвера, не испугается пыток. Такие крепки как кремень, верны идеалам до последнего вздоха…»
Она перебрала несколько причин, заставивших мужа пригласить начальника с женой в ресторан: «Да,
