о японцах, четыре раза в неделю. Информация рукописная, иногда с приложением документов с их переводом. Подлинные документы возвращались при следующем свидании обратно Цою. Сведения Цоя, первоначально очень подробные, к сентябрю стали мельчать и были настолько вздорны, что вызывали подозрение в инспирации. Это побудило Володю [представителя обкома] дать распоряжение о его увольнении»52.
Показания Одинцова особенно любопытны, если сопоставить их с письмом, которое владивостокский резидент ВСО отправил в штаб округа в августе 1919 года. Галич сетовал, что ему трудно найти агентов: «Я имею нескольких знакомых корейцев, из числа которых некоторые служили даже в контрразведке. Я предлагал им заняться работой у меня, но ни один не соглашается быть агентом, переводчиком же – охотно поступили бы. Объясняют малым содержанием, но по-видимому скорее всего бояться японцев…»53. Изменилось время, изменились риски. Они стали выше, но теперь, похоже, оправдывались интересами борьбы с японской экспансией.
Признания молодого чекиста, делегированного во Владивосток из Москвы, конечно же, надо делить надвое. Агент «К», по словам Одинцова, работал на подпольщиков за крупное жалование. Об осведомителе Трофиме Юркевиче, бывшем прапорщике, служившем переводчиком в штабе японского экспедиционного корпуса, он рассказал: «Информация его носила характер интервью по вопросам самым разнообразным, как например о настроениях в японском штабе, о направлении японской прессы… Сообщал он также новости из Консульского корпуса, но ничего серьезного и документального никогда не давал». На самом деле сведения Юркевич предоставлял ценные. В Читу поступали донесения: «Наш человек, работающий в японштабе, сообщает, что японокомандование ищет предлога для ввода своих войск в Хабаровск»; «Из имеющихся у нас документов, полученных из японских штабов, видно, что японцы считают правительство ДВР коммунистическим, а потому нежелательным для них, но все же намерены вести переговоры с ним, поддерживая одновременно антикоммунистические группировки. Если переговоры будут для них неблагоприятны, то они выдадут Приамурскому правительству оружие»54.
Арестованный Юркевич отрицал причастность к подпольщикам, улик против него не имелось, и окружной суд утвердил приговор о высылке за пределы области. Однако затем переводчика Юркевича освободили из-под стражи и он, как ни странно, прослужил у японцев до августа 1922 года. Помимо этого, будучи выпускником Восточного института, он преподавал японский язык и экономическую географию на восточном факультете ГДУ. Ким знал его, но якобы только после гражданской войны услышал, что Юркевич «был связан с подпольным работником Фортунатовым, задания которого выполнял»55.
А с какого момента, чьи и какие задания выполнял Роман Ким? Согласно выписке из его личного дела
