и сны,Сотворяет балясы:
Мол, цветут средь осенней весны
Зимне-летние красы.
Знает Христя, как свáдить холсты
И ажурные пяльца –
И в шелка одевает цветы,
И поют её пальцы.
С малолетства лелея уста
Светом святораспева,
Даже именем славит Христа
Преблаженная дева.
Видно, много у Христи в роду
Терпеливых и верных,
Как деревьев в подрайском саду
И цветов благовейных.
Оттого вся былинная высь –
В каждой стёжке крестовой!..
Как без Христи-души обойтись
На Руси на Христовой?
Собственность
Бывает неуютная погода,
Добрó бы снег,
Да нá тебе – вода.
Вода, вода, из-под её покрова
Потом пробьётся к свету
Лебеда!
И все забудут, что ругали зиму,
Что проклинали
Талые снега,
Когда под утро
В лебедовом царстве
Запутается тонкая нога.
…Идти босой по новому дождю –
И воду пить, как собственность свою.
Мальчик и тюльпан
Ищу тюльпаны жёлтые, ищу тюльпаны красные
И с чёрно-фиолетовым укромным лепестком,
По городской окраине, по детству светоясному
Вожу родного мальчика с тюльпановым зрачком.
Тюльпановый, бутончиковый, нежно-фиолетовый,
Тугой, нераспустившийся, уклончивый дичок,
Но как люблю мгновение за зимами, за летами,
Когда он в мир раскроется, застенчивый зрачок!
Тюльпан бесстрашно тянется,
Тюльпан за землю отчую,
Привязанный извечною привычкою любви,
Так держится –
За нашу, за единую, за общую!
Так бережно старается соседствовать с людьми…
Куда спешат-торопятся?
Какую тайну крайнюю
Выискивают в атоме?
Свет хрупок стал, как скло…
Неужто в Книгу Красную –
Тревожную, охранную –
В запале человечество само себя внесло?
О нет, пускай иссякну я в зверином крике тягостном,
Лишь не остался б мальчик мой тюльпаном-сиротой,
Лишь было б моё дитятко здоровым в детстве радостном,
И в юности возвышенной, и в старости златой!
Напрасно ль я в страданиях вострила слух и зрение?
Не мне ли нынче выпало без выспренних затей
По высшему велению, по своему хотению,
Смеясь, следить за играми тюльпанов и детей?
До креста
Сыну Андрею
Лелея сладость лепетного лада,
Лия елей лета на уста,
Ликует во младых атласах сада
Вседревляя родная красота.
Об этих пущах грезила заране
Моя душа в младенческой дреме
И потому придумала о рае
Лужайку, сад и церковь на холме.
Кто рос в раю, до смерти не безроден,
Хотя,
