Паровозик улыбался. Или это была гримаса ужаса? Ведь он должен бы задыхаться в плотной упаковке.
Я стоял у сухого фонтана, который без воды похож на простую забетонированную яму с огрызками ржавых труб, и слушал.
– Спокойнее – это да, – согласилась Еленовна. – И мне тоже. Я, когда на химию шла, представляла пыточную или подвал маньяка. А там ничего, терпимо. Чисто, удобные кушетки, медсёстры улыбаются, лежишь себе под капельницей в тепле. На соседней койке одна женщина, на вид чуть постарше меня, все три часа по телефону болтала. «Я – говорит в трубку, – сейчас откапаюсь и сгоняю на рынок за мясом, фарша накручу. Завтра на пельмени приходи, а то до гастрита себя доведёшь покупной гадостью».
– И что?
– Не понимаешь? Какие к чёрту пельмени у смертников?! А на другой койке парень книжку читал. Жалко, я так не могу. Узнала диагноз и совсем не могу. Только валяюсь перед телевизором в надежде уснуть под идиотский бубнёж. Зачем читать, какой смысл? Но он читал и даже тихонько смеялся иногда. И знаешь, что ещё? Доктор перед химией пригласил меня на беседу: «Ешьте всё, что захочется, гуляйте, курите, пейте вино и вообще ни в чём себе не отказывайте. Только волосы красить пока не стоит». Я чуть со стула не упала: «Разве кто-то красит?». А он смеётся: «Бывает. Жизнь ведь не останавливается, дамы хотят хорошо выглядеть».
– Дамы – они такие, – улыбнулась мама, – всё правильно. И если красят, значит, не лысеют.
– Думаешь? Но это совсем не санаторий. Но и не пыточная, как я воображала. Просто другой мир, в котором вполне можно жить. Оказывается, можно. Представляешь?
– Ещё как.
Они замолчали, и я уже хотел отойти, когда Еленовна сказала:
– Ты не замечала, что вечно представляешь разное, фантазируешь, предполагаешь, а всё происходит иначе? Вообще всё?
– Какая роскошная в этом году осень! – невпопад ответила мама.
А осень прямо звенела, примораживала. Скамейки стояли влажные, обсыпанные кленовыми листьями, и мне хотелось кричать: «Зачем эта красота? Для чего?» Я, конечно, знал – для чего, просто иногда веду себя хуже Яськи и злюсь на весь мир. Словно осень виновата, что наша жизнь искривилась, а Еленовна почти не ест и не спит.
После второй химии Еленовна жаловалась на сильную тошноту и еле шаркала из-за болей в спине. Мама делала ей уколы, натирала мазями, утешала. И снова резко отпустило на второй день.
– Действует! – ликовала Еленовна, – Я почти огурчик: крепкий, хрустящий и пупырчатый!
– Значит, дальше справишься сама? – спросила мама. – То есть, ты и Гоша? Нам домой пора, а в декабре вернёмся.
– Справлюсь, поезжайте.
Гошу новость совсем не обрадовала. Когда все легли спать, он подкараулил маму в коридоре возле ванной:
– Что я без тебя буду делать? О чём с ней разговаривать? Я ничего не понимаю в болезнях! Куда звонить, если что?
– Гош, ты большой мальчик, разберёшься.
– Ну конечно, бросаешь меня с умирающей матерью.
– Никто
