на юру.Хорошо,
что я возрóс на донской равнине,
А потом уж жизнь пошла
книзу головой.
Зря, что в юности шальной
не пропал на льдине,
Выплыл, чёртов казак,
с гнибкою ветлой.
И теперь таровать я душой не смею —
От звонка —
и взахлёб снова до звонка
Я бы прожил свой век
с любушкой своею,
Да судьба, как узда, видно, коротка.
«Кашки не давал языку…»
Кашки не давал языку —
Вышло, что зловредно блея́л,
Грешен: на угрюмом веку
Кашки языку не давал!
Я обрыд жене и родне,
Плачу потаённо навзрыд.
Что-то поломалось во мне,
Коль жене с роднёю обрыд.
По пятам бредёт нищета,
По чужим блукаю садам.
Проношу кусок мимо рта,
Нищета бредёт по пятам.
Старость не даёт шиковать,
Тело забрала в переплёт…
Всё же есть одна благодать:
Старость шиковать не даёт.
От вина мой корень иссяк —
Да ему такая цена!
Как ни бейся лбом о косяк —
Корень мой иссяк от вина.
В душу мне зима забралась,
Холодит с утра до темна,
Пусть вокруг и слякоть и грязь —
Забралась мне в душу зима.
«Пора уж поплакать в тепле…»
Пора уж поплакать в тепле,
Душевную вызволить слякоть,
Ведь нет ничего на земле —
О чём не поплакать.
Господь, небеса не тряси —
Не манной взбухают колодцы,
Пока в православной Руси
Царят инородцы.
Презревшего спешку дорог
Заради комолых скамеек —
Никто пригласить на порог
Меня уж не смеет.
Слезу промокнув рукавом,
Чтоб сини в глазах не гасила,
Я, мама, идя напролом,
Живу через силу.
Житейские смяли возá,
Не гребостно пить
из копытца…
Сплети мне хоть ты на глаза
Златые ресницы.
Я стану зырянить вприщур
И вновь карагодить упрямо
Средь нехристей и полудур —
Прости меня, мама!
На холоде или в тепле
Из сердца не выветрить слякоть,
И нет никого на земле —
О ком не поплакать.
Мой город
Тошны порой вертлявые повадки
Властей… Но прочь, покорливость и тлен!
И я, на обе брошенный лопатки,
Приподымаюсь, кажется, с колен.
И я, стыдясь риторики плаксивой,
Во вред России слова не скажу:
Её душа останется красивой
На подступах к любому рубежу.
Мы все во мгле, но нас не мучит голод,
И шапки на затылках не горят.
Есть родина
