душу возвысь!«Бывают такие напасти…»
Бывают такие напасти,
Когда, словно древний старик,
Ты сетуешь часто на память,
А жизнь обозрима, как миг.
Вмещая событий немало,
Она мимолётна для нас
От первого возгласа «мама»
До «мама» в прощания час,
Когда мы, не чувствуя боли
И смерти, по жизни бежим,
Когда от вселенской любови
Ещё по-земному дрожим…
«Вот опять заходится ребенок…»
Вот опять заходится ребенок
Беспричинным плачем. У него
Голос прерывающийся тонок
И не выражает ничего.
Может быть, душа его живая
Оттого пронзительно тонка,
Что она в младенчестве желает
Выплакать всё то, что к сорока
Ни слезы уже не вызывает,
Ни рыданий горьких, ни обид…
Всё, что сердце в зрелости скрывает,
С молчаливой горечью таит.
Фронтовой художник
Не трус – он, как все, рисковал головой,
В разведке был точен и зорок.
Он шёл по сраженьям Второй мировой,
Когда ему было за сорок.
А был он художник. Иконы писал.
Художник совсем не великий.
Висели по избам в мещерских лесах
Икон его строгие лики.
На мир он светло и открыто глядел,
И в мире покой обожал он,
Но, словно бы кистью, умело владел
В бою рукопашном кинжалом.
Что скоро атака – все знали за день,
Хоть это известно немногим…
«Руки моей, пуля, смотри не задень!
Уж лучше остаться безногим.
Смотри не задень! – он просил у полей,
У дочерна выжженной пашни. —
Мне горем убитых писать матерей
И бой мне писать рукопашный.
Друзья мне отныне святее святых —
Поймёшь ли ты, пуля, такое!
Простые, суровые образы их
Давно не дают мне покоя».
И пуля его не задела руки,
И вовсе его не задела…
Сурово с холста – не с иконной доски! —
Как Матерь святая, глядела
Солдатская мать… Над её головой
Грядущей Победы зарница.
И пишет художник земли горевой
Простые и строгие лица.
Он пишет учёных, героев труда,
Родные рязанские пашни
И тех, что в бессмертье шагнули, когда
Он шёл с ними в бой рукопашный…
«Гладя ворот колодца рукой…»
Гладя ворот колодца рукой,
Словно детское тело,
На воды родниковой покой
Ты с улыбкой глядела.
И, рукой опершись о бедро,
Ты собой любовалась.
Полетело в колодец ведро,
Словно в бездну сорвалось.
Тихо охнула чёрная глубь
Неземно и нездешне.
Ты вздохнула на полную грудь
И застыла в усмешке.
Но уже на деревню гроза
Набегала
